Едва ли не самой главной проблемой монархии оставались чехи. Бывший депутат рейхсрата, пражский профессор Томаш Масарик, эмигрировавший во Францию, создал Чехословацкий национальный комитет, провозгласивший целью борьбу за создание независимого государства чехов и словаков. Поражение Австро-Венгрии укладывалось в рамки историко-философской концепции Масарика: передовые демократии должны взять верх над реакционными феодально-милитаристскими монархиями, к числу которых профессор причислял и государство Габсбургов. Такие взгляды встретили отклик прежде всего у президента США Вудро Вильсона. После вступления США в войну на стороне Антанты политическое влияние Чехословацкого комитета заметно выросло. К тому же в распоряжении Масарика уже были вооруженные силы – несколько десятков тысяч бойцов чехословацких легионов, сформированных во Франции, России и Италии.
В чешских землях до 1917 года среди местных политиков доминировал так называемый активизм – лояльность к Габсбургам при требовании широкой национальной автономии. Еще в декабре 1916 года руководители чешского депутатского клуба в распущенном рейхсрате подписали вполне верноподданническое обращение к новому императору Карлу. Но уже через пару месяцев, когда молодой монарх объявил о начале реформ и вновь созвал парламент западной части империи, тон заявлений чешских политиков изменился. Фактически речь шла уже об измене монархическому принципу, будущее династии и империи ставилось в зависимость от того, решит ли народ сохранить прежнюю форму государственности. В какой форме следует принимать это решение, политики не уточняли; в итоге 28 октября 1918 года независимость Чехословакии провозгласили без всякого демократического волеизъявления, по сути дела в результате государственного переворота. Карлу I не удалось добиться примирения с чехами и после того, как он амнистировал группу чешских деятелей во главе с Карелом Крамаржем (будущим первым премьер-министром Чехословакии). Ранее, еще при Франце Иосифе, их приговорили к смерти за сбор и передачу информации эмигрантским кругам, а через них Антанте.
Важным событием, показавшим, что национальные движения народов Австро-Венгрии приобретают все большее значение в глазах Запада, стал Съезд угнетенных народов, состоявшийся в Риме в апреле 1918 года. Место проведения выбрали не случайно: Италия, бывший участник Тройственного союза, занимала самую последовательную антигабсбургскую позицию. В заявлении съезда говорилось: “Каждый из народов считает австро-венгерскую монархию орудием германского господства и главным препятствием на пути к осуществлению своих чаяний и устремлений”. Одновременно с активизацией антигабсбургских кругов происходило угасание активизма. Когда в октябре 1918 года Карл принял делегацию Чешского союза (объединения чешских политиков), он, по воспоминаниям очевидца, заявил: “Вы получите самостоятельность (имелась в виду широкая автономия. — Авт.) Чехии, Моравии и Силезии – при условии, что выскажетесь в пользу династии и империи”. Еще полтора года назад такое предложение было бы встречено чехами с ликованием, но теперь оно не вызвало воодушевления: эмигранты и Антанта сулили больше. Такой же неудачей окончились переговоры императора с южнославянскими политиками.
В Венгерском королевстве, несмотря на брожение на населенных южными славянами землях, обстановка на первый взгляд была спокойнее. Там железной рукой правил премьер-министр Иштван Тиса. Сомнения в необходимости вступать в войну, проявленные им в июле 1914 года, уступили место убежденности в том, что сражаться следует до победного конца. Только в этом Тиса видел спасение Венгрии от буйства “славянской стихии”. Венгерскую элиту в меньшей степени, чем многих деятелей в Цислейтании, пугала перспектива немецкой гегемонии в случае победы в войне Центральных держав. Мадьярские консерваторы полагали, что они скорее найдут общий язык с “пруссаками”, нежели со славянскими и румынскими соотечественниками. Не удивительно, что мадьяризаторский курс венгерского правительства в годы войны стал еще более жестким. Это только радикализировало хорватское, сербское, румынское, словацкое национальные движения.
Тиса тем не менее понимал то, чего не смог уразуметь император-король: пока продолжалась война, “раскачивать лодку” было слишком опасно. Преждевременная демократизация, которую с весны 1917 года пытался осуществлять в Цислейтании молодой император, подмывала фундамент и без того уже очень хрупкого здания монархии. Карл I, впрочем, отдавал себе отчет в другом: первоочередной задачей его страны является достижение мира, без которого успех реформ невозможен. Именно поэтому он пошел на рискованный шаг – попытку самостоятельно, с помощью лишь узкого круга ближайших родственников и сотрудников, договориться с Антантой об окончании бессмысленной бойни, глубоко противоречившей убеждениям и характеру Карла, которого многие его подданные не без оснований считали добрым человеком, преданным идеалам христианского милосердия
[74].
Агония
Начало мировой войны раскололо семейство де Бурбон-Парма, к которому принадлежала австрийская императрица и королева Венгрии Зита. Этим принцам, полиглотам и космополитам, чувствовавшим себя в равной мере дома во Франции, Австрии и Италии, оказалось нелегко определить свою сторону в разгоревшемся конфликте. Одни члены семьи остались в габсбургской монархии, другие – братья Зиты, принцы Сикст и Ксавье, – сделали выбор в пользу родины предков, Франции. Император Франц Иосиф проявил благородство и позволил молодым людям выехать в Париж. Однако во Франции существовал закон, запрещавший членам свергнутых монархических династий служить в национальной армии. Тогда Сикст и Ксавье, использовав родственные связи в бельгийском королевском доме, получили офицерские патенты в этой стране. Именно братьев Зиты и решил использовать Карл I, чтобы прозондировать возможность заключения мира.
В марте 1917 года принцы тайно прибыли в Вену, где встретились с Карлом и Зитой. Им вручили письмо императора, формально адресованное Сиксту, но предназначавшееся для передачи руководству Франции. В послании, написанном по-французски, в частности, содержалась фраза о готовности Карла “использовать все личное влияние на… союзников, дабы выполнить справедливые французские требования относительно Эльзаса и Лотарингии”. В письме отмечалось: император согласен, чтобы условия мира включали восстановление независимости Бельгии и Сербии, при обязательстве Белграда поддерживать добрососедские отношения с габсбургской монархией.
Австрийский бронепоезд в Галиции. 1915 год. George Grantham Bain Collection / Library of Congress
