1. У нового государственного руководства не было разработанных проектов политического курса в отношении к Германии в целом, однако у императрицы была возможность проконсультироваться со знатоками Священной Римской империи. Среди экспертов по Германии, состоявших на русской службе, особо выделялся курляндец Герман Карл фон Кайзерлинг (Hermann Karl von Keyserling)
[989]. Он знал не только немецкий, русский и французский языки, но и латынь и блестяще разбирался в имперском праве; его дипломатическими способностями пользовались поочередно канцлеры Андрей Иванович Остерман, Алексей Петрович Бестужев, Михаил Илларионович Воронцов и император Петр III. Кайзерлинг в качестве посланника представлял Россию на выборах императора во Франкфурте-на-Майне в 1745 году, на имперском сейме в Регенсбурге в 1746–1747 годах, в 1747–1748 годах в Берлине и с 1752 года по июль 1761 года – в Вене. Там он, самый высокооплачиваемый служащий Российской империи, оказался после краха своего друга Бестужева в политической изоляции, и с тех пор его деятельность стала ограничиваться критическими комментариями по поводу военных действий Франции и Австрии
[990]. С 1761 года Кайзерлинг жил в Петербурге, а в июле 1762 года Бестужев без промедления свел императрицу с ним, поэтому Екатерина, задайся она целью после захвата престола приобрести непосредственное влияние в Германской империи, вполне могла бы прибегнуть к помощи Кайзерлинга для знакомства с имперской конституцией и приказать ему наметить основные линии политического наступления на Германию. Ей не помешало бы и то, что до нее Петр III назначил Кайзерлинга на другую должность за границей – посланником при польско-саксонском дворе Варшавы.
Вместо этого новая государыня подтвердила назначение Кайзерлинга
[991]. Граф Кайзерлинг, отличаясь знанием имперского права и Германии, благодаря его многолетнему знакомству с Бироном, авторитету, которым он пользовался среди своих сторонников из курляндского дворянства, и, прежде всего, опыту службы посланником в Варшаве в 1733–1744 и 1748–1752 годах, а также его признававшейся и друзьями, и врагами искушенности в конституционном праве и политических группировках Польши был не менее подходящей кандидатурой на роль посланника в дворянской республике
[992]. Учитывая многообразие возможностей для применения этого выдающегося дипломата, его назначение в Польшу свидетельствовало о том, что главные цели Екатерины сосредоточивались именно там и в Курляндии. Кроме того, зная о предвзятом отношении Кайзерлинга к Австрии и Франции и о его связях с оппозиционными силами из окружения семейства Чарторыйских, бывшие союзники должны были понять, что петербургское правительство настроено не на достижение компромиссов в Курляндии и Польше, а на восстановление там неограниченного господства России
[993].
Перед отъездом в Варшаву, в исторические июльские дни 1762 года, посланнику представился уникальный шанс принять участие в переориентации российской внешней политики. Кайзерлинг, как никакой иной дипломат воплощавший в своем лице преемственность политики со времен Остермана и Бестужева, быстро завоевал доверие императрицы и принял значимое участие в целой серии консультаций, в результате которых она и Никита Панин еще более укрепились в своем намерении возродить прежнюю традицию. Прежде всего, Кайзерлинг старался подогреть недоверие к альянсу Вены и Версаля. В целях изоляции Франции он придавал принципиальную важность союзу России «с Германией». Однако, поскольку Австрия была связана с Францией на неопределенное время, Кайзерлинг считал, что в интересах России было бы оспаривать значение габсбургского дома как представителя внешнеполитических интересов Священной Римской империи за счет повышения престижа Пруссии. Дипломат считал, что в союзе с Фридрихом Екатерине проще всего будет достичь своих целей в Польше. Участвуя в разработке внешнеполитического курса нового правительства, Кайзерлинг транслировал прусскому королю через его посланника в Петербурге информацию о новых масштабах международной деятельности и о долговременных, с его точки зрения, интересах России, которые должны были в результате вылиться в заключение союзного договора с Пруссией
[994]. Таким образом, можно предполагать, что для облегчения своей уже третьей варшавской миссии летом 1762 года этот дипломат, одинаково хорошо разбиравшийся в делах Германской империи и Польши, внес весомый вклад в принятие четырех решений императрицы по ее германской политике.
2. Низложение Петра III 28 июня 1762 года вызвало замешательство среди русского военного руководства, не знавшего, продолжится ли вывод русских войск из занятой ими с начала 1758 года Восточной Пруссии. Однако Екатерина отдала приказ об их безоговорочном выводе. Одновременно она заявила о том, что намерена соблюдать мирный договор с Пруссией
[995]. Здесь можно оставить без обсуждения вопрос о том, как собиралось поступить с этой провинцией правительство Елизаветы Петровны: аннексировать ее или держать про запас на случай победы антипрусского альянса с тем, чтобы в ходе мирных переговоров предложить ее в обмен на Курляндию или приграничные территории на востоке Польши
[996]. Как бы то ни было, приказ новой правительницы о выводе войск – он растянулся до конца 1762 года – означал, что она также считала войну с Пруссией законченной и отказывалась от завоеваний на территории Германии, подобно непосредственным преемникам Петра Великого
[997]. Голштинскому императору России нравилось, что король не проиграл войну, а императрица России в 1762 году решила, что ее государство не станет расширяться на Запад за счет Пруссии
[998]. Написав в 1768 году в своем завещании, что со временем Российская империя, став просвещенной и достаточно населенной, станет «самой опасной державой Европы» и что конечная цель ее состоит в «порабощении королей», Фридрих II отметил, что, «по счастью, ее теперешняя система […] не содержит в себе завоевательных планов»
[999].
