А предысторию отношений Руси к Швеции бегло можно осветить так…
Еще со времен княжения в Новгороде Владимира Святославича, будущего киевского князя Красное Солнышко, на русской земле как нередкое явление начинает наблюдаться присутствие скандинавского элемента. Особенно много выходцев с северных берегов Балтики было в рядах княжеских дружин, где они играли не последнюю роль в остром соперничестве князей за власть. Именно благодаря заморским наемникам Владимир вышел победителем в борьбе за киевское княжение со своими братьями, у которых по родовым счетам прав на старшинство было больше, чем у новгородского князя. Та же история повторилась после смерти Владимира, когда великим княжением завладел его сын Ярослав, который своим успехом остался должен наемной заморской дружине. Но мы не можем знать, насколько пришлый контингент дружин новгородских князей был именно шведским. Древние письменные источники называют его варяжским, не дробя и не относя к конкретному племени. Но под варягами на Руси понимались любые северные пришельцы, выходцы из каких угодно задворков Балтийских государств: Дании, Норвегии, Швеции. Всех их одинаково называли на Руси варягами или норманнами.
По-настоящему же тесный контакт именно со Швецией устанавливается у Новгорода во время княжения в нем Ярослава, будущего киевского князя, прозванного Мудрым. Будучи еще при жизни отца наместником в Новгороде, Ярослав пребывал в постоянном общении с северным соседом, где сумел не только приобрести много друзей, но и расположить к себе двор, результатом чего стала его женитьба на принцессе Ингигерде, дочери шведского короля Олава Скетконунга. Одним из условий брачного контракта предусматривалась передача женихом невесте в виде подарка одного из пригородов Новгорода — города Ладоги, расположенного на южном берегу Ладожского озера у места впадения в него реки Волхов. Условие было выполнено, после чего управление Ладогой с окружающей областью перешло в руки одного из родственников невесты, но шведское влияние в крае не стало от этого сколько-нибудь преобладающим. Русский элемент продолжал здесь доминировать, скорее пришельцы, привнося некоторые свои специфические особенности в быт аборигенов, в целом принимали устои последних, постепенно растворяясь среди славянского корня. И такое положение вещей не нарушилось обилием родственных связей русских людей со шведами, когда многие новгородцы, начиная с приближенной к Ярославу боярской верхушки, а затем и рядовых дружинников, последовали примеру своего князя.
Но, безусловно, более памятными для истории остались враждебные отношения Руси со Швецией.
Тут надо отметить, что до последних десятилетий XIII столетия военный контакт новгородцев со шведами оставался весьма ограниченным, не отмеченным регулярностью или постоянством. Дело в том, что в отличие от западных соседей, будь то Литвы, или Ливонии, от Швеции Русь была отделена морем, а потому долгое время новгородские пятины не имели на суше общей границы с владениями шведской короны. На севере владения Великого Новгорода включали в себя восточную часть южного побережья Финского залива, далее, оставляя за собой все русло Невы, они охватывали с западной стороны Ладожское озеро, и затем через земли корелов — племени финского корня условная и призрачная граница доходила до Белого моря. Таким образом, на севере новгородская земля граничила лишь с землями финского племени Емь, переживавшим тогда раннефеодальный период развития, почти не тронутый государственными отношениями. Да и с тем граница проходила только по западному побережью Ладоги, а также по среднему и нижнему течению Невы, оставляя свободным ее устье, то есть выход в море. Отношения новгородцев с народами финских племен всегда были мирными, может быть не столько благодаря дружественному характеру последних, сколько благодаря их слабости, чего нельзя сказать о шведах и о варягах вообще. Но шведам, для того чтобы потревожить новгородские владения, необходимо было пересечь Балтийское море и пройти всей протяженностью Финского залива. И хотя все скандинавы и были великолепными мореплавателями и располагали первоклассным по понятиям того времени флотом, шведские терзания русской земли носили характер редких, кратковременных набегов на почти пустынные берега Невы и Ладоги. Будучи отрезанной от Руси морем, Швеция до поры до времени была не в состоянии организовать сколько-нибудь серьезную военную акцию, позволившую бы ей закрепиться на берегах Невы или в южной части Финского залива, закрыв тем самым русским выход в море. А именно к этому и сходились все помыслы северного соседа Руси, стремившегося к полному господству на Балтике.
Русь довольно успешно пресекала такие поползновения. Нашему соотечественнику наиболее памятной стала победа новгородцев, руководимых князем Александром, в 1240 году на Неве, невдалеке от устья невского притока, реки Ижоры. Это событие ничем не отличалось бы от множества ему подобных и дополнило бы собой длинный ряд других, если бы оно не пришлось на самый тяжелый момент русской истории. Тогда для не успевшей оправиться после Батыева погрома Руси Невская победа стала больше, чем просто поведав
Здесь мы снова, уже в который раз, должны затронуть наше внимание уникальным историческим фактом, остающимся для нас до сих пор загадкой. Это то, что гроза Батыева нашествия не тронула Новгород, не подвергла разорению его обширные и богатые земли. И когда в ожесточенном сопротивлении азиатскому нашествию практически полностью оказался уничтоженным профессиональный военный контингент Древнерусского государства — княжеские дружинники, а вместе с ними значительному истреблению подверглись и их вожди, новгородская земля сохранила свой людской и, следовательно, военный потенциал. Тогда в горниле нашествия погибла добрая половина княжеской фамилии Рюрикова рода, но для будущего России необъяснимое провидение спасло князя Александра.
Агрессия 1240 года пришлась на время правления в Швеции короля Эрика Эриксона, а возглавлялась она зятем короля Биргером. Кроме страстного стремления к единоличному господству на Балтийском море, очередная враждебная акция подстрекалась еще и папскими призывами к крестовому походу против Новгородской земли с целью обращения ее населения в католицизм.
В последних числах июня шведские корабли вошли в Неву и, поднявшись против течения, встали в устье Ижоры. Отсюда Биргер прислал Александру дерзкий вызов: «Если можешь, сопротивляйся, знай, что я уже здесь и пленю твою землю». Целью шведского похода было завоевание не только всего невского побережья, но и южного берега Ладожского озера с захватом города Ладоги, запирающего выход из Волхова в озеро. Таким образом, шведы намеревались одной кампанией забрать в свои руки весь главный путь новгородской торговли с Северо-западной Европой. Их не смущала на этот раз отдаленность театра событий от своих баз и всего прочего, приводившего шведскую сторону к неуспеху в прошлых подобных кампаниях. Противник делал ставку на бессилие Руси после азиатского погрома, смотрел на нее, как на легкую добычу, и просчитался. Надо сказать, Биргер с самого начала показал себя опытным воином. Он не прельстился открытостью мест, их пустынностью, начиная с невских берегов от устья до истоков и далее до устья Волхова. Ведь, казалось бы, добыча сама шла ему в руки. От самого невского устья, что в восточной части Финского залива и до слабо укрепленного городка Ладоги, что на южном берегу озера с тем же названием, причем городка, защищаемого немногочисленным гарнизоном, у русских в этом краю не было никаких воинских сил. Но шведский предводитель понимал, что дойдя до Ладоги и заняв ее, он окажется у русских в глубоком тылу. Новгородцы, собрав силы, легко перережут путь отступления его кораблям в любом месте невского русла, и тогда он окажется в ловушке. Поэтому он решил сначала разделаться с главными силами новгородцев и только в случае удачи, не имея ниоткуда угрозы, продолжить путь к берегам Ладоги. Но при всей своей опытности Биргер совершил один промах. Он не допустил мысли, что новгородцы не станут собирать крупных сил, на что им потребовалось бы время, а потому оказался неготовым к русскому нападению.
