Современный историк Н.С. Борисов дает примечательную оценку ивангородским событиям конца лета 1496 года:
«Разгром шведами Ивангорода — символа «русской мечты» на Балтике — едва ли не самая печальная страница отечественной военной истории времен Ивана III. Летописцы рассказывают об этом с горечью и сарказмом. Здесь в полном цвете проявились те пороки, которыми страдала русская армия, — равнодушие далекого «центра», беспечность и трусость местных военачальников, их неумение и нежелание действовать сообща, исходя из интересов дела…
С особым сарказмом летописцы изображают позорное поведение ивангородского воеводы».
Например, пермская летопись оставила нам такой рассказ: «В то же лето пришли свейские немцы (шведы — А. Ш.) с моря в бусах и взяли Ивангород пищалями огненными. А воеводой великого князя был тогда Юрий Бабич, убежавший из города через стену, выпроводив наперед княгиню и награбивши бесчисленно».
Не меньше интереса представляет собой реакция на ивангородские события наиболее из всех русских городов близко расположенного к нему Пскова. Как мы уже сказали, псковичи первыми пришли на помощь терпящему бедствие Ивангороду, но…. давайте послушаем рассуждения на эту тему того же современного историка:
«Поспешный уход шведов из захваченного Ивангорода — пишет Борисов, — объясняется просто: со стороны Пскова на них уже шло войско под началом псковского наместника князя Александра Владимировича Ростовского. Рассказывая об этом походе, псковские летописи приводят некоторые подробности ивангородского дела. Шведы взяли крепость 26 августа, то есть через неделю после начала осады. Расправа с защитниками и мирными жителями была свирепой: «людей мужей и жен и детей мечу предаша, а во граде хоромы и животы огневи предаша». Гонец с вестью о нападении шведов на Ивангород примчался во Псков 22 или 23 августа. (Расстояние от Ивангорода до Пскова — около 200 км. Не слезая с седла и меняя лошадей на ямах, этот путь можно преодолеть за два дня.) Псковский наместник князь Александр Ростовский выступил в поход на третий день после падения Ивангорода — в воскресенье 28 августа. А четыре дня спустя, 1 сентября, из Пскова в сторону Гдова (расположенного на полпути к Ивангороду) выступило и псковское ополчение во главе с посадниками. Поражает медлительность псковичей: они смогли выступить на помощь осажденному Ивангороду только спустя пять дней после получения тревожного известия. (Очевидно, князь Александр Ростовский более других опасался наказания за промедление и потому вышел четырьмя днями ранее основных сил.) Относительно долгие сборы псковичей объясняются прежде всего тем, что приход шведов стал для них полной неожиданностью. Помимо этого, они, вероятно, понадеялись на то, что крепость способна выдержать длительную осаду. В сущности, и здесь, во Пскове, наблюдается та же картина, что и в Ивангороде: беспечность, своекорыстие, низкая мобилизационная готовность».
Итак, поскольку столкновение с сухопутными русскими войсками, ввиду сомнительности надежд на успех, не входило в планы шведов, неприятель оставил разоренный Ивангород и, не приняв боя, ушел в море. Вся ставка в выбранной противником стратегии делалась только на флот. Пока шведы в течение нескольких дней владели Ивангородом, они предлагали его ливонским властям в подарок, но те не рискнули занять город, понимая, какую реакцию это вызовет с русской стороны. Таким образом, захват и разгром Ивангорода, если не считать, что он сорвал московское наступление на перешеек, в котором шансы у русских на успех в овладении Выборгом и без того были мизерными, остался ненужной, бесполезной победой. Обменявшись ударами, противники разошлись с тем, с чем и вступили в войну. Больших успехов не добилась ни одна из сторон, первый русский морской порт на Балтике остался в московских владениях, но прорвать торговую блокаду Ганзейского союза так и не удалось. Московский государь не сумел повернуть путь караванов купеческих судов к Ивангороду, потому как не смог вынудить шведов не препятствовать им на этом пути. В марте 1497 года со Швецией было заключено шестилетнее перемирие. В том же году датский король при поддержке шведской знати захватил Стокгольм и занял шведский престол. Пожалуй, этот факт, когда Ганс уместил на своей голове сразу три короны — Дании, Швеции и Норвегии, и стал главным результатом войны, а что при этом выиграла союзная ему русская сторона, остается только догадываться.
Но если военный спор по балтийской проблеме можно считать закончившемся вничью, то разрыв Иваном III отношений с Ганзейским союзом остался его крупным дипломатическим поражением. Только в 1514 году сын Ивана III, великий князь Василий восстановит Ганзейский двор в Новгороде и возобновит все отношения с Ганзой. Но невозможно подсчитать, сколько убытков понесла за двадцать лет блокады московская казна.
В течение последующего, довольно продолжительного времени между Московским государством и Швецией снова установились мирные отношения, хотя симпатий у обоих соседей друг к другу никогда не было. Но Швеция не вмешивалась в конфликты Москвы с Ливонией, а Русь больше не пыталась нарушить равновесие на Карельском перешейке. В 1508 году уже в княжение Василия Ивановича со Швецией был заключен мирный договор сроком на 60 лет, дважды подтверждавшийся — в 1513 и в 1524 годах.
В 1537 году, во время правления Елены в годы малолетства Грозного был заключен новый мирный договор со Швецией. Согласно ему, правивший тогда в Швеции король Густав Ваза обязывался не вступать в военные союзы ни с Литвой, ни с Ливонией в случае войн последних против Москвы.
Затишье на северном пограничье московских владений было довольно долгим. Мир со Швецией продлился до 1554 года, пока на старых новгородских рубежах снова не вспыхнула война с северным соседом.
Причиной новой русско-шведской войны наши историки называют участившиеся пограничные ссоры. Думается, что это не единственная причина, и не главная. Пограничные ссоры и мелкие конфликты на русско-шведском порубежье не утихали никогда и раньше, но они далеко не всегда приводили к большой войне. Сейчас главным побудителем к военным действиям, надо полагать, стала перемена настроения в кремле. После недавнего успеха на Волге и захвата Казани у владельца московского трона начал появляться вкус к завоеваниям. По-настоящему он проявится в развязывании Ливонской войны, но уже сейчас Грозный был не прочь прощупать на прочность других своих балтийских соседей, возможных союзников Ливонии в будущей войне. Ведь во всех прошлых военных столкновениях с Ливонией, в особенности случавшихся во времена правления деда Грозного, Орден неизменно стремился заручиться союзом со Швецией, равно как и Швеция часто искала заступничества Ливонии в своих многократных войнах против Руси. Близость их балтийских интересов позволяла им легко находить общий язык и видеть в русской стороне общего врага.
Проснувшаяся вдруг в московском царе тяга к завоеваниям исключала возможность поиска иных путей урегулирования пограничных споров. При другом настрое эти споры легко могли быть улажены мирными средствами, но Грозный уже навсегда изменил иному настрою, а вместе с ним и мирным средствам в улаживании внешних конфликтов. Не чужды излишней агрессивности были и шведы.
