А между тем события там разворачивались следующим образом.
Добившись временного прекращения военных действий, ливонское правительство начало с того, что обратилось к сыну шведского короля Густава Вазы, Юхану, бывшему тогда наместником шведской короны в Финляндии, с просьбой о помощи деньгами и воинскими людьми, предлагая в залог некоторые земли в Ливонии. Юхан, понимая, что уступленные ему территории никогда не отойдут обратно и таким образом можно расширить свои владения за счет Ордена, было, уже согласился. Но старый король, узнав в последний момент о самодеятельности сына, отсоветовал тому пускаться в подобные авантюры, предрекая не только недружелюбие в будущем со стороны Москвы, но и враждебность еще целого ряда государств, нацеленных на Ливонию. Тем же закончилась попытка заручиться помощью Дании. Правда, обращение к датскому королю Христиану III прозвучало не от правительства всей Ливонии, а только от Ревельского епископа. Последний решил сепаратно отойти под покровительство Дании, не спрашивая на то позволения у орденских властей, что само по себе было незаконно, и епископ не имел на то права. Но в тот момент, когда Ливония трещала по швам, о законности уже никто не вспоминал и всякий искал для себя спасения, где только мог, лишь бы не попасть под власть московского деспота. Но датский король, подобно шведскому, отказал просителю, не пожелав быть втянутым в бойню, которой было не избежать в случае заявления им своих претензий на часть Ливонии. Такое решение обоих монархов отнюдь не отражало общей позиции того и другого государства, а их нежелание поучаствовать в дележе ливонского наследства объяснялось исключительно лишь глубокой старостью обоих, к которой и Густав и Христиан полностью утратили былую воинственность. В ближайшее же будущее, когда оба отойдут в вечность (датский король скончается в том же 1559 году, а шведский чуточку позже) и им на смену придут более молодые приемники, то те не побрезгуют как самим орденским наследием, так и применением оружия для того, чтобы хоть что-нибудь из этого наследия оставить за собой.
Но уже сейчас перемирие, не пойдя на пользу русской стороне, позволило противнику заручиться на будущее поддержкой сразу нескольких соседних государств, прежде всего Литвы и Польши, объединенных тогда династическим союзом. Здесь орденская дипломатия добилась большего, нежели обращениями к Швеции или Дании. Так, новый магистр Ордена совместно с Рижским епископом в сентябре 1559 года заключили договор с польским королем Сигизмундом-Августом, который одновременно был и Великим князем Литовским. Согласно договору, Ливония поступала под покровительство польской короны, и последняя обязывалась ее защищать. За это Орден расплачивался со своим новым защитником своими землями. За заступничество и покровительство Литва получала во владение полосу ливонской земли с замками Дюнабург, Зельбург, Бауске, Мариенгаузен, Ленневарден и другими. Правда, в том же договоре магистр предусмотрел условие, оставляющее ему право выкупа по окончании войны уступленных владений, но за баснословную цену — 700 тысяч гульденов. Ясно, что такая сумма делала последнее условие невыполнимым, а весь процесс передачи земли необратимым. Но как бы там ни было, а ливонская дипломатия оказалась намного проворней московской. Помимо того что власти Ордена поступили под покровительство Польши и Литвы, их обращения к Датскому и Шведскому королевствам также не пропадут даром. Так что Ливония на ближайшее будущее заручилась поддержкой целого ряда потенциальных противников Москвы, в то время как последняя показала себя бессильной помешать сложиться противной ей коалиции и осталась в полной изоляции. Совершенно не нужная русской стороне в момент наивысших ее успехов приостановка военных действий немало способствовала тому, что в войну против нее оказался втянутым целый ряд государств. И нельзя лучше обозначить влияние этой передышки как на весь дальнейший ход Ливонской войны, так и на сам ее финал, чем это всего несколькими словами сделал историк Д.И. Иловайский: «Это шестимесячное перемирие имело важные последствия: оно не спасло самобытного существования Ливонии, но немало помогло ей ускользнуть от русского завоевания».
Кроме всего прочего, возобновление военных действий застало русскую сторону врасплох. Помимо дипломатических просчетов, слабость русских заключалась в их доверчивости, в то время как отличительной чертой противника было коварство. Не дождавшись истечения срока перемирия, нарушив тем самым договоренность, Ливония вероломно развязала военные действия. Осенью магистр вновь повел наступление на Дерпт. Для новой кампании Кетлер призвал из Германии отряды наемников, для уплаты жалованья которым занял у городов Риги и Ревеля 30 тысяч гульденов под залог своего замка, и вновь собрал под свои знамена рыцарей из южной и центральной частей Ливонии. Кампания началась с того, что магистр неожиданным нападением разбил небольшой отряд воеводы Плещеева, стоявший возле Дерпта, и который ввиду еще не истекшего срока перемирия не предпринял элементарных мер боевой готовности. В сентябре 1559 года немцы подступили к Дерпту. Оставленный в крепости малочисленный русский гарнизон во главе с князем Кавтыревым-Ростовским отбил первый приступ, а неожиданной вылазкой отбросил противника на версту от города. А тем временем от Пскова к осажденному Дерпту во главе большого войска шел Петр Шуйский. Последние неудачи вынудили царя вновь поставить над главным войском героя прошлогодней кампании. По осенней распутице войско двигалось медленно, но, не Надеясь до его подхода овладеть Дерптом, Кетлер отступил от крепости. Отходя на запад, магистр решил восполнить неуспех своего похода взятием крепости Лаис, которую защищали четыреста стрельцов во главе с полковником Кошкаровым. Осадная артиллерия пробила стены, но на их развалинах магистр встретил сопротивление, знакомое ему по осаде Рингена. Двое суток непрерывного приступа не привели немцев к успеху. Понеся большие потери, Кетлер отошел и от Лаиса.
Шуйский шел по пятам за бегущим Кетлером, огнем и мечом карая Ливонию за вероломство. За зимнюю кампанию 1559–1560 гг. его войска прошли от Пскова до Рижского залива, нигде не встретив сопротивления. В январе они овладели сильной ливонской крепостью Мариенбург, расположенной на острове посреди озера, а один из отрядов, посланных в северную часть Ливонии, нанес немцам поражение при Верпеле. К тому часу нанятое магистром войско, ввиду неудач и недовольства в связи с невыплатой жалованья, почти все разбежалось.
Перед весенне-летней кампанией 1560 года правительство царя Ивана ставило задачу покончить, наконец, с Ливонией одним мощным ударом. Для этого, казалось, были все предпосылки. Орден держался из последних сил, рыцарская держава издыхала, и было совершенно очевидно, что она не в состоянии противиться московскому могуществу. Необходимость скорейшего разрешения ливонскдго вопроса диктовалась еще и тем, что Орден пока еще оставался в борьбе с Москвой один на один, время продолжало работать на русскую сторону, но время это истекало. В кремле были прекрасно осведомлены о предварительных договоренностях противника с польско-литовским союзом, а потому заступничества за Ливонию третьей стороны следовало ожидать со дня на день. К этому времени Сигизмунд уже получил от Ордена обещанные за покровительство земли, но с реальной помощью не спешил, отговариваясь тем, что у него с Москвой мир. Впрочем, без дипломатического нажима на русского царя не обошлось. Отправленное польским королем в Москву посольство вручило грамоту, в которой Грозному царю советовалось оставить Ливонию в покое. Тем временем виленский воевода Николай Радзивилл, согласно заключенному в сентябре ливонским правительством с Сигизмундом-Августом договору, по которому король должен был защищать Орден от московского нападения, вступил в Ливонию с войсками и расставил их гарнизонами в переданных Литве замках. Последняя акция подкрепляла советы королевской дипломатической миссии в Москве отстать от Ливонии, по сути дела она превращала эти советы в требования. Королевская сторона однозначно давала понять, что Ливония отдалась под ее покровительство. В свою очередь, московская сторона обвинила литовскую в том, что та вступилась за землю, которая является данником Москвы. По неписаным нормам международного права того времени вступать на землю, являющуюся чьим бы то ни было данником, то есть не обладающую полным статусом экономической независимости, означало то же, что напасть на того, кому эта земля обязана платить дань. В подтверждение оснований своих обвинений литовским послам предъявили грамоту дерптского епископа, по которой тот признавал себя должником Москвы.
