«Неудачная война с Иваном III и Коростынский мир повели за собой еще горшие внутренние смуты и еще более ожесточенную борьбу партий в Новгороде, как это обыкновенно бывает при упадке и разложении какого-либо общественного строя. Народоправление, процветавшее в течение нескольких столетий, теперь очевидно отживало свой век. Каково бы ни было неравенство сил в борьбе новгородцев с Москвою за свою самобытность, во всяком случае только надорванный и расшатанный организм мог оказать такое слабое сопротивление, какое оказал тогда Новгород Великий».
Разразившийся в городе и крае разгул анархии с преобладанием антимосковского настроя не ограничивал себя шумными вечами. Стали открыто преследоваться сторонники Москвы вплоть до избиения и даже убийств. Наконец, когда снова поднялся голос, призывающий польско-литовского короля, московский князь выступил в новый поход. На этот раз новгородцы, вспомнив уроки прошлой войны, отказались от сражений с московскими воеводами в открытом поле, полностью посвятив свои заботы защите города. В результате кампании Новгород оказался в тесной блокаде, не выдержав которой в январе 1478 года сдался на всех условиях, выдвинутых московской стороной. Отныне новгородские владения превращались в область Московского государства. Вечевой феодальной республики и вольного города на русской земле более не существовало.
Подводя итог существованию Новгородской республики, Иловайский писал:
«Так прекратились самобытность и народоправление Великого Новгорода, продолжавшееся на глазах истории более четырех веков с половиной (считая со времени Ярослава I). Подобно республикам древнего мира и средневековым западноевропейским, сие народоправление прошло все ступени развития и, пережив эпоху своего процветания, достигло периода упадка и разложения. В этом периоде особенно выступило наружу несоответствие его вечевого устройства с огромной территорией и с ее внешней обороной. Неизмеримые пространства его земли, удаленные на север и восток, представлялись почти недоступными великим князьям Южной Руси; отношения изменились с развитием соседней Новгороду Суздальско-Московской государственности. Теперь, когда древняя Русь почти собралась около двух средоточий, Москвы и Литвы, Новгороду пришлось выбирать между ними; ибо он был слишком слаб для того, чтобы сохранить свое отдельное существование между такими сильными соседями. Он попытался, было, противопоставить Москве государя Литовского, наследника южнорусских князей, но безуспешно. При разнородности и малой сплоченности своих земель только такие личности, как Ольгерд и Витовт могли вести удачную борьбу с возникавшей Московской государственностью, опиравшейся на большую часть могучего Великорусского племени. Казимиру IV такая борьба была не под силу, несмотря на то, что он стоял во главе не только Литвы и Западной Руси, но и Польши. Предоставленные собственным средствам, новгородцы могли только дорого продать свою политическую самобытность; но тут, как мы видели, обнаружился у них полный упадок военных доблестей и гражданского чувства вместе с отсутствием единодушия и правительственной безурядицей. Его вечевое устройство так и не выработало строго определенных, устойчивых форм. При том же, как бы ни был различен политический строй Новгорода и Москвы, все же эти две части Великорусского племени имели так много общего, что неудержимо тянули друг к другу.
Объясняя причины сравнительно легкой победы, которая в сем случае досталась Москве, и становясь на сторону ее великой объединительной задачи, история однако не может отказать в своем сочувствии многим сторонам новгородской самобытной старины, а также тем страданиям и великим жертвам, с которыми сопряжено было выполнение этой задачи».
Политический акт включения Новгородской республики в состав Московской державы можно считать своего рода ответом на тогда еще полностью не завершившееся, но уже во многом предопределившееся объединение Польши и Литвы, очередным шагом укрепления своих позиций в историческом противостоянии с традиционным соперником.
На гребне обоюдных внутриполитических объединительных успехов соперники в самом конце XV столетия пришли к очередной вспышке противостояния. При этом инициатором самых активных, наступательных военных действий впервые по-настоящему стала московская сторона. Накануне великий московский князь победой завершил войну с Сарайским правителем, ханом Ахматом. Поражение последнего на Угре ставило точку ордынского владычества над Русью. Для той войны Ахмат заручился союзом с Польско-литовским королем, и только реальная опасность со стороны крымского хана удержала тогда Казимира от прямого участия в войне на стороне Орды. Освободившись от азиатского гнета и преуспев в деле объединения русских земель, великий московский князь больше не хотел терпеть у себя под боком опасного соседства. Вспомним, как еще во времена Дмитрия Донского литовский Ольгерд появлялся под стенами русской столицы столь неожиданно, что московский правитель не успевал собрать воинские силы для его отпора и был вынужден отсиживаться за крепостными стенами. Граница проходила так близко от столицы, что даже при тогдашних возможностях передвижения войск нападавшая сторона оставалась не обнаруженной вплоть до самого подхода к Москве. А за прошедшие с той поры годы под литовскую оккупацию попал, как мы знаем, Смоленск, так что западная граница русской державы еще ближе передвинулась к Москве.
В 1492 году умер польско-литовский король Казимир. После него династический союз удалось сохранить. Польша и Литва оставались под властью одной династии, но разных ее лиц. Польская корона досталась старшему сыну Казимира — Яну Альбрехту, Литва — младшему Александру.
Еще через три года состоялось событие, на которое и в Москве и в Вильно возлагали большие надежды. Великий Московский князь Иван Васильевич выдал замуж свою дочь Елену за великого князя Литвы Александра. Заключенный ранее с Литвой мирный договор не имел прочного основания. В последние годы уходящего столетия противоречия с западным соседом набирали силу, и отношения между двумя державами ухудшались стремительно. Главным источником противоречий по-прежнему оставались захваченные прежде Литвой русские земли, на которых, к тому же, к рассматриваемому времени обнаружилось открытое гонение на православную веру. Династический брак также не принес мира. Женитьба Литовского Александра на дочери русского государя поначалу вселяла надежды на искоренение взаимных территориальных претензий. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Одним из условий брачного договора было неукоснительное соблюдение великой княгиней Еленой православия. Но, очутившись в центре великокняжеского двора в Вильно, Елена с первых дней почувствовала со стороны католического окружения резкое недовольство ее религиозной принадлежностью, постепенно переросшее в условиях поднимающейся волны воинствующего католицизма в открытое притеснение ее религиозных чувств. Великую княгиню склоняли к переходу в «латинскую» веру, ей отказали в постройке православной церкви и запретили держать при себе московского священника, что было явным нарушением статей брачного договора. Московские посылы в Вильно не раз высказывали Александру от лица московского князя недовольство по поводу невыполнения зятем брачных условий, но положение дочери русского государя в Литве не менялось. В результате Иван послал зятю разметную грамоту, что означало объявление войны. Конечно же, истинные ее причины намного глубже, чем заурядный семейный раздор, пусть даже вызванный такими высокими для средневекового человека морально-этическими соображениями, как религиозные притеснения.
