То же касается и Новгорода. Нет, Новгород никогда не пытался, подобно Твери, к великому княжению и стать выше Москвы; его вражда с Москвою была вызвана иными побуждениями. Богатый торговый город всегда стремился оставаться самостоятельным государственным образованием, независимым от Москвы или еще от кого бы то ни было. По этой причине вражда Новгорода с Москвой имеет более долгую историю, чем московско-тверское противостояние. Достаточно сказать, что тяга новгородцев к самобытности и полной независимости, их борьба против посягательства на эту независимость владимиро-суздальских князей (предков московских) уходит корнями еще в добатыеву эпоху. Но от этого неприязнь царя Ивана к Новгороду не становилась меньше. Его не могло не раздражать то, что этому городу в совсем еще недавние времена добавляли эпитет «вольный», что там никогда, даже в более древние времена, не было крепкой княжеской власти, и новгородцы всегда могли с необычайной легкостью указать князю дорогу из города. Это прямому-то предку Ивана Васильевича! Город в своих устоях и обычаях не имел монархических начал, и это в особенности терзало больную душу русского царя, считавшего и сами монархические начала, и свое положение в них священными понятиями. Как и Тверское княжество, Новгород попал в подчинение Московского государства при Иване III. Попал в результате ряда тяжелых, полномасштабных и кровопролитных войн.
Ну и опять же, зная русского царя Ивана IV, вполне можно допустить, будто тот посчитал, что все исторические грехи Вольному городу еще не отпущены, и при очередном приступе жажды крови и мучительств сочинил этот карательный поход под видом искоренения измены, а на деле с целью наказания потомков за проступки предков. Повторимся, что все это при всей кажущейся несуразности не противоречит образу мыслей и поступков Грозного.
Так или иначе, древний богатый и цветущий город, чудом уцелевший во время Батыева нашествия, спустя 330 лет после тех событий был в лучших ордынских традициях разграблен и разорен своим царем. Иван IV исправил ошибку Батыя, вернее сказать, довел до конца его дело, устранив недоделки. Тогда в горниле азиатского погрома погибло много русских городов и было уничтожено практически все их население. Новгород остался одним из очень немногих и самым крупным из спасшихся благодаря необъяснимому провидению. Сохранив свой людской потенциал, он стал щитом для Руси от очередной, еще более страшной агрессии, дав истоки новой жизни и новой государственности для русской земли. В середине XVI столетия он был вторым после Москвы по величине и богатству городом государства, намного опережая третий и все остальные. Москва поднялась из небытия и выросла за счет того, что была столицей и в нее стекались основные жизненные силы и материальные ресурсы государства. Новгород процветал и динамично развивался благодаря сохранившемуся в нем с древности и не утраченному при Батыевом погроме Руси жизненному потенциалу. Этот факт негласного соперничества Новгорода с Москвой не мог не тревожить беснующуюся душу русского царя, напоминая ему о былом противостоянии этих городов, равно как мог подтолкнуть Грозного к мысли привести Новгород к уровню, к какому приводил все русские города хан Батый. По свидетельствам современников новгородского разгрома и первых последующих после того события поколений, Новгород опустел, утратил былое значение фактически второй столицы, обеднел, обезлюдел и больше так никогда и не поднялся. Превратившись из крупного административного, религиозного, культурного, экономически развитого центра в третьестепенный город, он таким и остался на все последующие времена.
О негативном влиянии случившегося потрясения на ход войны, когда события на фронте целиком зависят от стабильности тыла, говорить излишне. Трагедия всегда таковой и останется, но данная конкретная трагедия, кроме всего прочего, характерна еще и тем, что она случилась ни где-нибудь, а в прифронтовой полосе, в области, являвшейся базой для ведения военных действий. Новгородская и псковская земли служили плацдармом для наступлений как на Литву, так и на Ливонию. Здесь дислоцировались войска, готовившиеся к очередной кампании, сюда они возвращались после ее проведения на зимние квартиры и проводили время в ожидании следующей вспышки военных действий и в подготовке к очередной военной акции. В Новгороде и Пскове расположили свои ставки главные русские воеводы, командующие войсками в Ливонской войне. Здесь же при них хранилась войсковая казна. В других городах новгородско-псковского края организовали свои ставки полковые воеводы всех рангов, и обосновалась прочая войсковая администрация. Тут же находились склады с оружием и боеприпасами, сюда на протяжении всей войны нескончаемым потоком из центральных районов страны двигались обозы с продовольствием для войск. Даже во время затишья на фронте жизнь здесь не изменяла военному характеру. Отсюда рассылались отряды для рейдов по вражеской территории с целью разведки и для подрыва продовольственной базы противника, производилась смена гарнизонов в захваченных ливонских крепостях и обеспечивалась поддержка линий коммуникации между ними. В усиленном режиме все эти годы работал новгородский пушечный двор, второй по производительности после московского, а во время войны ставший первым. Край жил по законам военного времени, а что касается конкретно Пскова, пограничного города, который от территории противника отделялся только рекой Великой, то он во все время войны находился по сути дела чуть ли не на осадном положении.
И ничего нет странного в том, что если и раньше военное счастье уже начало отворачиваться от русского оружия, то теперь, после знаменитого опричного похода на Новгород, неудачи, поражения, всякого рода потрясения стали сыпаться на Московскую державу как из рога изобилия.
И вот начиная с тех самых времен российского обывателя хотят убедить в том, что этот край благодаря каким-то изменникам, чьих имен, за исключением имени главы новгородской епархии, архиепископа Пимена, так и не назвали, чуть было не отошел к Литве.
Нет большей нелепости, чем такое объяснение причин царской расправы над своей страной и над своим народом.
Не менее нелепо звучит объяснение успеха похода на Москву крымского хана в 1571 году как результат происков тех же изменников. Вспомним, как у Виппера: «… открыли других изменников, которые помогли крымцам незаметно подойти к Москве».
Интересно все-таки, что это за изменники такие, которым удалось провести через многосотверстное пространство более чем стотысячное ханское войско и причем сделать это совершенно незаметно, так что в Кремле об этом узнали, только когда хан вышел к предместьям столицы? Да это не изменники, а какие-то кудесники!
Эта акция случилась на совсем другом театре и была совершена противником, не состоящем в коалиции западных врагов Москвы, но она настолько дополняет собой события войны в Прибалтике, что рассматривать ее вне связи с последней просто невозможно. О крымском нашествии 1571 года, как о неотъемлемой странице Ливонской войны, мы расскажем чуть позже. Сейчас же лишь отметим, что успех того нашествия и полная беспомощность и недееспособность московской оборонительной линии целиком объясняются безумной внутренней политикой русского царя.
Но вернемся на западный театр военных событий.
