Через два года после моего отъезда в Сибирь очень сильно заболел мой отец, но старец Наум никак не благословлял меня к нему поехать. Сестер вообще никуда не отпускали из Шубинки, только в очень экстренном случае. Потом заболела я сама, началась одышка, сильная слабость и головокружения, я думала, что это что-то с сердцем. Работать физически я практически не могла, и меня благословили поехать на лечение домой. Оказалось, что это просто анемия, малокровие: от тяжелой деревенской работы, и пищи, к которой я не привыкла, гемоглобин упал до 64, в два раза ниже нормы.
Дома я провела несколько месяцев, лечилась, ела и отдыхала, ходила в храм и ездила в Оптину Пустынь к о. Афанасию, с которым меня познакомил отец. Папа надеялся, что о. Афанасий, как опытный духовник, поможет мне избавиться от моего фанатизма и вернуться домой. О. Афанасий ему это пообещал, но на самом деле во время наших с ним разговоров только убеждал меня в истинности моего монашеского призвания и всячески поддерживал меня на этом великом поприще. Почему бы и не соврать ради такой великой цели, как спасение души?
Батюшка Афанасий был очень скептически настроен по отношению к старцу Науму, его монастырям, «глубоким исповедям» и его пророчествам. После разговоров с ним мне тоже как-то расхотелось возвращаться в Сибирь и ждать там конца света. О. Афанасий благословил меня продолжить монашеский путь в Свято-Никольском Черноостровском монастыре в Малоярославце. Он так много рассказывал мне об этой обители, с ее серьезным греческим уставом, что мне очень захотелось самой туда поехать. Собственно вот так я туда и попала.
Глава 18
Еще одним старцем, с которым мне довелось встретиться, был оптинский старец Илий (Ноздрин). Я видела его много раз в Оптиной, даже два раза лично с ним беседовала. Насчет его прозорливости у меня тоже есть очень большие сомнения. Он был в очень хороших отношениях с игуменией Николаей, одно время даже часто посещал ее монастырь и направил к ней достаточно много сестер, особенно «мам» с детьми.
Истории всех этих «мам» вызывали у меня всегда возмущение. Редко это были какие-то неблагополучные мамы, у которых нужно было забирать детей в приют. Алкоголичек, наркоманок и бомжей в монастыри не принимают. Как правило, это были обычные женщины, у которых не сложилась семейная жизнь с «папами», и на этой почве поехала крыша в сторону религии. Но ведь духовники и старцы существуют как раз для того, чтобы направлять людей на правильный путь, попросту «вправлять людям мозги». А получается наоборот: женщина, у которой есть дети, возомнив себя будущей монахиней и подвижницей, идет к такому духовнику, а он, вместо того, чтобы объяснить ей, что ее подвиг как раз и заключается в воспитании детей, благословляет ее в монастырь. Или еще хуже, настаивает на таком благословении, объясняя это тем, что в миру трудно спастись. Потом говорят, что эта женщина добровольно избрала этот путь. А что значит добровольно? Мы же не говорим, что люди, попавшие в секты, добровольно туда попали. Здесь эта добровольность очень условна. Сколько угодно можно нахваливать приюты при монастырях, но по сути, это же все те же детские дома, как казармы или тюрьмы с маленькими заключенными, которые не видят ничего, кроме четырех стен. Как можно отправить туда ребенка, у которого есть мама? Сирот из обычных детских домов могут усыновить, взять в приемную семью или под опеку, особенно маленьких, они находятся в базах данных на усыновление. Дети из монастырских приютов этой надежды лишены — ни в одной базе их нет. Как вообще можно благословлять женщин с детьми в монастыри? Почему нет никакого законодательства, которое бы запрещало это делать горе-духовникам и старцам, а игумениям, как м. Николая, их с удовольствием эксплуатировать? Несколько лет назад вышло какое-то правило, запрещающее постригать в иночество или монашество послушниц, у которых дети не достигли 18 лет. Но это ничего не изменило. Они просто подолгу живут без пострига и все. В Свято-Никольском женском монастыре больше половины сестер — «мамы» или бывшие «мамы», если дети уже выросли и оставили приют.
Конечно больше всего сестер направил к игумении Николае старец Власий из Боровского монастыря. Он умудрялся благословить сюда не только женщин и молодых девушек, с детьми и без детей, которые приезжали к нему, как к прозорливому старцу, за разрешением своих жизненных проблем, но и очень преклонного возраста бабушек, и даже иностранок.
Каким же образом сестры попадали в монастырь? Как правило, женщина или девушка приезжала к старцу или иеромонаху-духовнику в сложной жизненной ситуации, многие приходили в депрессии, утратив жизненные ориентиры, потеряв близких людей или просто в духовных поисках чего-то высокого и вечного, а кто-то и просто из любопытства. После продолжительного или совсем короткого общения они узнавали, что имеют, оказывается, высокое призвание к монашескому подвигу. У некоторых желание осуществить это призвание возникало сразу, некоторые долго посещали монастыри и думали. Потом духовник благословлял их в ту обитель, с которой сотрудничал.
Конечно, должно быть кто-то и имеет призвание к монашеству, но почему-то оно оказывается практически у всех, кто только ни приходит за советом. Все это больше походило на вербовку, чем на духовное окормление.
В монастырь приходят совершенно не похожие друг на друга люди: с разным воспитанием, характером, образованием и социальным положением. Асоциальных или психически нездоровых людей монастыри стараются не принимать. Часто это совсем молоденькие девушки, даже дети, чьи установки и моральные ценности еще не успели сформироваться. Было бы неправильно назвать всех этих людей ненормальными, неудачниками или чрезмерными идеалистами, потому что среди них много способных и образованных людей. Попадая в монастырь, многие из них думают, что получат возможность жить более полной и содержательной жизнью в стремлении к Богу, в кругу единомышленников и под руководством опытного в духовной жизни наставника. В монастыре они также надеются получить возможность выразить себя и найти применение способностям, которые не были востребованы в их жизни. Но на практике эти люди редко получают возможность реализовать себя в монастыре. Все, что от них там потребуют — слепое послушание и труд. Как говорится: если надеваешь шоры — будь готов, что в комплекте всегда идут упряжь и кнут.
Книги о монашестве, как древнем, так и современном, которые в изобилии можно сейчас найти в любой церковной лавке и магазине идеализируют жизнь в общежительных монастырях настолько, что люди, начитавшись их, приходят в монастырь словно в розовых очках, ожидая увидеть там подобие рая на земле. Пока эти жертвы рекламы пытаются понять что к чему, им внушается основной догмат монашеской жизни: «не доверяй себе, доверяй наставнику. Твой прежний опыт, твои мысли, твои желания — все это греховно и может быть даже не твое, а происки сатаны». Критическому осмыслению ситуации не способствует и сам устав монашеской жизни: строгие посты, хронический недосып, отсутствие свободного времени, бесконечный изматывающий труд, невозможность остаться где-либо наедине с собой, а также «промывающие мозги» групповые занятия. И все: для успешной манипуляции сознанием человека и полного контроля над его мыслями и поведением ничего больше уже не нужно.
