— Мне?!
Лиза только теперь заметила, что отец Игнатий незаметно перешел на «ты» и не просто говорит-уговаривает, а буквально диктует, что она должна делать.
— Я не хочу никуда проносить никакие мины, кислотные или любые другие, не важно! — вскрикнула она. — Я боюсь, страшно боюсь всего такого. Во мне нет совершенно ничего героического, нет склонности подвиги совершать!
— Склонности у нее нет! — зло фыркнул Петрусь. — А у кого есть? Но что делать, коли фашисты?!
— Да вы поймите, я просто физически не смогу в «Розовую розу» что-то пронести, — в отчаянии стиснула руки Лиза. — Меня туда просто не пустят, вы что, не понимаете? У меня же документов нет!
— Да у вас же есть Лизочкины документы! — подал голос Петрусь — и тотчас осекся, понял, что глупость спорол.
— Ну вот видите, — снисходительно пожала плечами Лиза. — Вы сами понимаете, что это невозможно. Ее документы мне ничем не помогут. Там другая фотография.
— Мы переклеим фотографию и подправим печать, — спокойно сказал отец Игнатий. — Я в лагере был с одним замечательным фальшивомонетчиком, он меня таким хитростям обучил! Диву давался моим талантам!
— Ну уж нет! Спасибо огромное! — воскликнула Лиза. — Во-первых, я уже сказала: подвиги — это не для меня. Во-вторых, Вернер обмолвился, что сейчас развелось слишком много фальшивых, топорно сработанных документов и, как правило, людей выдает именно неаккуратная подделка печатей на фотографиях. А у вас рука изувечена, извините. Какая тут может быть тонкая работа?! Вы даже обычные квитанции заполняете так, что не разобрать ничего. А уж печать подделывать… Так что оставьте все это, смиритесь с тем, что затея ваша безнадежна, ничего не выйдет. Да и вообще…
Старик смотрел на нее с ненавистью. Однако Лиза обрела неожиданного защитника в лице Петруся.
— Батюшка, — осторожно промолвил красавчик полицай, — а ведь она дело говорит. Ох как внимательно документы проверяют! В комендатуре что ни месяц, то новые хитрости. То «гесен» — прямоугольную печать «проверено» — ставят внизу, то в левом верхнем углу пропуска, то вовсе не ставят. И еще точки — в одной деревне ставят синюю точку в уголке справа, в другой деревне — плюс сверху, в третьей — зеленую черточку внизу на обратной стороне. На первый взгляд все кажется случайным, а на самом деле окажется точка не там, где нужно ей быть для этой деревни, — и человека забирают. Поговаривают, что и по городским районам разные хитрости то ли введут, то ли уже ввели. Рядовым полицейским об этом знать не дают, я тут мало чем смогу помочь. Но на печати и фотографии смотрят в первую очередь. Все должно быть чисто, если не хотим, чтобы ее прямо на пороге «Розовой розы» шлепнули. Нам же не смерть ее нужна, нам же дело нужно!
Отец Игнатий взглянул на Лизу так, что у нее не осталось никаких сомнений: он не имеет ничего против того, чтобы ее шлепнули — пусть бы даже на пороге «Розовой розы». Однако дело в таком случае уж точно останется несделанным. И поэтому он позволит ей пожить еще немного, этот старый фанатик!
— Придется подлинный документ делать, — настаивал Петрусь. — Нам самим не обойтись, нужно кого-то из городской управы подкупать, фотографа нужно такого, который на немецкой бумаге, с немецкими реактивами карточки печатает. Но на это время нужно, батюшка. Пока подходы найдем, пока поговорим…
— Не ломайте головы, — зло сказал Лиза. — Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, как Чехов сказал. Документ вы способны сляпать какой угодно надежности, допускаю, но мне все равно в «Розовой розе» не работать, даже если вы меня уговорите ввязаться в эту безумную затею. Вы главного не понимаете! Кто принимал Лизочку на работу? Эта немка, как ее… фрау Эмма, что ли? Она Лизочку знает, а меня — нет. Она сразу подмену различит. Или она глухая и слепая старуха?
Петрусь как-то странно хмыкнул.
— Нет, — покачал головой отец Игнатий. — Она не слепая, не глухая и не старуха. Просто-напросто она Лизочку в глаза не видела, а принимала ее по моей просьбе. Когда стало известно о приезде Венцлова, когда у нас этот замысел возник, я пошел к фрау Эмме и попросил ее…
— Ничего себе, — перебила Лиза. — Вы что, добрые знакомые с ней, что ли? С этой фашисткой?
— Она не фашистка, — укоризненно взглянул на нее старик. — Она антисоветчица. И я антисоветчик. И он, — кивнул на Петруся. — Но мы русские, а фрау Эмма — немка. Наполовину, но все же… Муж ее, говорю, немец чистокровный был. Они сюда переехали из Ленинградской области, скрывали, что Пауль Хольт раньше пастором лютеранским служил в одном маленьком городке на границе с Эстонией. Мы с ним в пересыльном лагере вместе мучились, он на моих глазах умирал, я его соборовал, исповедовал… Бог один, не важно, на каком языке отходную читают… Эмму в тюрьме держали какое-то время, потом выпустили все же, никто ее на работу не брал, житья ей никакого не было. Понятно, почему она гитлеровцев хлебом-солью встречала, понятно, почему на них работает и у них на особом доверии сейчас.
— А вы? — подозрительно спросила Лиза, переводя взгляд со старика на Петруся. — Вы их тоже хлебом-солью встречали?
— Говори, да не заговаривайся, — с отвращением пробормотал Петрусь.
Старик ехидно ухмыльнулся:
— От избытка чувств глаголют уста? Понимаю… Хорошо бы мысли влагать в речения — хоть иногда.
Лиза хотела ответить ему как подобает, но не успела. Он продолжал:
— Так вот, мельдкарта была выписана на Лизочку, но ее фрау Эмма не видела. У Лизочки в тот день зубы разболелись, флюс страшнейший, я один за документами пошел. А вообще фрау Эмма Лизочку лишь издалека видела, на улице, и сказала, что фигура у нее хорошая: худые, мол, девушки пользуются симпатией многих господ немецких офицеров, хотя чаще встречаются любители пышных форм.
— Кости только собакам по нраву, — пробормотал Петрусь, как пишут в театральных ремарках, «в сторону». Однако Лиза немедленно поняла, что это адресовалось ей, и послала полицаю взгляд, полный самых пылких чувств. И это была отнюдь не симпатия!
— Таким образом, — продолжал неумолимый отец Игнатий, — фрау Эмма вполне может принять вас за Лизочку. И не будет никаких препятствий…
— А Эрих Краузе? — в отчаянии воскликнула Лиза. — Он-то Лизочку знает! Он ее видел не издалека! Ладно, сейчас он в отъезде, ну а вернется — и что будет?
— За Краузе не волнуйтесь. Он может появиться — если вообще вернется — дней через десять. С Венцловом мы должны покончить раньше. После этого задача ваша будет исполнена, мы поможем вам скрыться. Перейдете на нелегальное положение. Да и рано думать об отступлении, пока не нанесен главный удар, — отмахнулся отец Игнатий. — Сейчас речь о другом. Дайте-ка мне аусвайс Лизочки.
— Вон он пусть вам дает все, что нужно. — Лиза обиженно выпятила подбородок в сторону Петруся. — А то вдруг у меня в саквояже пистоль!
