— А вы откуда знаете?!
— Если это секретная информация, вам следовало бы постараться, чтобы она не попала в Интернет. На сайте этого замечательного музея я вчера вечером нашла и фамилии меценатов, и историю семьи Григорьевых, и то, что ваш тесть, Игнатий Валентинович, ратует за переименование Школьной в улицу имени его тетки и уже практически заручился поддержкой депутатов… Да и еще кое-что там обнаружилось, — пробормотала Алёна с самым невинным видом.
— Что еще? — насторожился Эдик Карнаков.
— Да насчет этой застройки.
— Ка?.. — хотел спросить Эдик, но подавился.
— Ну, той самой, застройки всей этой старой улицы новыми домами. Снос старого фонда, полный комплекс строительных работ, гаражи, автостоянки, инфраструктура… Все это муниципальная затея, но подряд может получить, если не ошибаюсь, компания «ГригорьевСам»? И получит, факт, потому что у Игнатия Валентиновича поддержка в городской думе и давняя дружба с мэром. А если еще и улица будет переименована в честь Лизы Петропавловской, то это сулит громадные дивиденды, как материальные, так и моральные. У Игнатия Валентиновича есть шанс войти в историю города. Честолюбие для меня, к примеру, ничто, тщеславие — тоже пустота, но для мужчины… для удачливого бизнесмена, который уже начал задумываться о посмертной славе… ну что ж, я готова понять, что ради этого на многое можно пойти. Кроме того, я смею предположить, что на обеспечение той самой поддержки в городской думе тоже были затрачены немалые… силы, скажем так, и это все может ухнуть, если «Карьеристу» удастся доказать, что вовсе не Лиза Петропавловская взорвала тот знаменитый мост. Конечно, она была партизанка, подпольщица, честь ей и хвала прежде всего за это, однако именно взрыв того моста существенно ослабил позиции мезенского гарнизона, что дало возможность партизанам провести несколько серьезных диверсионных операций, и, очень может статься, сыграл весомую роль в событиях 42-го года. Ведь через Мезенск должны были идти танки на Курск. А им приходилось двигаться в обход… Об этом упоминается в мемуарах некоторых деятелей войны, не часто, но упоминается. Я ночь в Интернете провела, подковалась, так сказать, теоретически. На весах войны даже малая малость была весома. И если сейчас начнутся разборки вокруг имени Лизы Петропавловской… начнется выяснение, да был ли мальчик-то, вернее, девочка… да еще если за дело возьмется такая амбициозная газета, как «Карьерист»… позиции «ГригорьевСам» изрядно ослабеют. Мэр не захочет связываться с «Карьеристом» после того, как эта газета так крепко стукнула по его заводику по изготовлению брусчатки и некоторым мерам, которые наш мэр принимает… для расширения производства на этом заводике.
— Ну и что? — наконец обрел дар речи Эдик, но голос его звучал преуныло.
— Да ничего, — пожала плечами Алёна. — Только вы не учли, что все эти ваши игры на поверхности лежали. Выводы из ваших телодвижений можно было сделать самые очевидные.
— Да если бы вы не ввязались в это дело, никто ничего и не понял бы! Девчонок мы пугали вообще, абстрактно, не говоря, о чем именно нужно молчать. Мы надеялись, что они просто испугаются, с работы уйдут. Девчонки же, им страшно было, я же знаю… Так нет же, понадобилось вам влезть! Расследование затеяли! И Муравьеву звонить начали, и…
— А кстати, кто у вас там прямой доступ к звонкам Муравьева имеет, интересно? — перебила Алёна. — Вообще, как я посмотрю, в полиции у вас многое схвачено! Раю науськали заявление написать — насчет хранения газового оружия…
— Никто меня не науськивал, что я, собака цепная?! — так и взвилась Рая за спиной. — Я сама слышала выстрел и чуяла запах.
— Чуяла запах? — повторила Алёна, обернувшись. — Обычно этот глагол употребляют как раз в применении к собакам… А вы ничего чуять не могли. Вы на даче были. Я вас утром видела с сиренью, как вы возвращались с электрички. Так что не науськали вас, а вы дали себя науськать, но я вас не виню, вы за музей душу положите… я видела сирень в залах, да и вон целый пук стоит. — Она кивнула на вазу, в которой роскошно раскинулась сирень.
Рая вылетела из комнаты.
«Застеснялась, что ли?» — озадачилась Алёна.
— Итак, — снова обернулась она к Эдику Карнакову, — с Раей мы разобрались. Заявление заявлением, но ведь служебное рвение лейтенанта Скобликова еще надо было обеспечить! Подумаешь, газовое оружие, это ж не хранение наркотиков, чтобы бригада наркоконтроля немедленно с места срывалась! А тут получилось, что Рая написала заявление — и через десять минут опергруппа в лице Скобликова и какого-то там юного симпатичного сержанта (таким образом Алёна поблагодарила своего белобрысого доброжелателя) оказалась у меня с попыткой произвести несанкционированный обыск. Понятно, что в прокуратуру бы вы с этим делом не полезли. Да и зачем? Вы тоже просто хотели попугать! Кстати, антр ну суа дит, что означает — между нами говоря, — в Советском райотделе лейтенанта Скобликова нет, я нарочно выясняла. И в Сормовском нет. Он служит в ГАИ, в городской ГАИ… к нему-то и попал запрос о номере серого «Ниссана», верно? Он вас предупредил, что делом заинтересовался Муравьев? Ну и кем он вам приходится, этот лейтенант? Тоже племянник чей-нибудь? Брат, сват?
— Не ваше дело, — буркнул Эдик Карнаков.
Алёна подумала и согласилась. В самом деле — не ее. Да и не важно это.
Вдруг пасмурное чело Эдика осветилось.
— Слушайте, а ведь вы плащик сдали в гардеробную, — вкрадчиво проговорил он. — Что, если мы сейчас вызовем тот самый наркоконтроль, о котором вы говорили. И в кармане вашего плаща найдут пакетик с дурью?
Ого, востер мальчик! Ловит идеи на лету! Далеко пойдет… если полиция не остановит, как говорилось в какой-то старой прибаутке.
— А у вас что, пакетик приготовлен был заранее или вы вообще на всякий крайний случай его с собой имеете? — с невинным видом спросила Алёна. — Для вашей собственной необходимой дозаправки?
— Ехидная вы дамочка, а ведь скандалы не только вы с вашим «Карьеристом» раздувать умеете, не только вы, другие газеты тоже есть! — начал улыбаться Эдик. — Известная писательница, а…
— Ага, — кивнула Алёна, — все же вы признали мою известность! А не далее как позавчера говорили, не знаю, мол, такой!
Она улыбалась самым беззаботным образом. А между тем в том, что он говорил, была своя сермяга. Насчет газет — любительниц скандалов…
— Известная писательница, значит, а по ночам с молодыми любовниками встречаетесь, газовое оружие применяете. Да еще и наркотой балуетесь! — сообщал он Алёне один за другим интересные факты ее биографии. — Представляете, каким дерьмом вас обольют? А? В ваши-то годы — с мальчиками-красавчиками?
— Уверяю вас, Эдик, — холодно сказала Алёна, окидывая его взглядом с ног до головы, — что я чрезвычайно разборчива.
Ну да, это она умела! Как влепит иной раз… она это называла — поставить человека на место. Вот только Эдик на отведенном ему месте стоять не желал.
Лицо его исказилось ненавистью. Еще бы, всю жизнь считал себя неотразимым, а тут… Нет, они, неотразимые, такого не любят! Вне себя от ненависти, Эдик так и ринулся на Алёну.
