– Забыть, Лиза, – повторил Герман.
– Тогда – за твое здоровье, – хмыкнула я. – А ты думаешь, я зачем пью. Анестезия, плавно переходящая в амнезию.
– Лиза, перестань, пожалуйста?
– Пьяная мать – горе в семье, – хмыкнула я. – Да брось, Капелин. Все, забыли! Как и не было. – Я была так зла, что была готова сказать все что угодно, чтобы только разозлить этого сукина сына, который решил все за меня. Забыть обо всем. Я закрыла глаза и откинула телефон в сторону.
– Лиза, – продолжал говорить Капелин тихо. – Пожалуйста, пойми, ты можешь думать сейчас, что у тебя есть какие-то реальные, здравые аргументы на развод, но с годами ты поймешь, что это не выход. Семья – это всегда нелегко, но за нее стоит бороться. Я не знаю, какая собака пробежала между тобой и твоим мужем. Он – нормальный вроде… – начал было Капелин, но это было уже слишком. Я закрыла уши руками, поднялась и ушла в кухню, бросив Германа говорить свои пустые слова в пустоте моей прихожей.
– Да пошел ты, Герман, в преисподнюю. Прямо к чертям собачьим иди. И мужа моего захвати, – пробормотала я себе под нос и захлопнула кухонную дверь.
Я огляделась вокруг, и вдруг с неимоверной силой мне захотелось помыть посуду – впервые за очень долгое время. Я мыла ее, кажется, пару часов. Я перетерла все стеклянные бокалы, разложила вилки и ложки так, чтобы они лежали не только в правильных отделах, но и по размерам и узорам. Затем я перестирала вручную занавески на кухне, а скатерти и белые в клеточку тряпочные салфетки из ИКЕА – в машинке и пропылесосила ковер в прихожей. Последнее было нехорошей идейкой, так как от звуков пылесоса проснулась Вася. С другой стороны, ночь была такой длинной и такой одинокой, что я была даже не против ее криков – они заглушили мои собственные. Я взяла ее на руки, утешила, покормила, и мы продолжили убираться уже вдвоем. И с каждой выброшенной бумажкой, с каждой уложенной вещью я словно чувствовала, как наполняюсь силой. К утру я устала, но каким-то неведомым образом чувствовала, что, по крайней мере, была в состоянии прожить следующий день. Что у меня хватит сил на целый день. На двадцать четыре часа.
Еще через пару дней, когда моя квартира засияла, как хорошо начищенная серебряная монета, я вдруг поняла, что одиночество не так страшно, как его малюют. Одиночество сейчас – мой защитный экран, зонт, защищающий от дождя, или большой, уютный плюшевый плед с совами, в который можно завернуться в три оборота и ни о чем не думать. Дом стал чистым и родным, в нем снова пахло блинчиками с мясом – Вовкиными любимыми. Я оставила несколько штук для Фаи и Игоря. Я собиралась еще испечь пирог.
А потом Сережа вернулся. Сережа вернулся – торжествуй, Герман Капелин, ведь ты же этого для меня хотел. Для меня и моих детей. Сережа всегда возвращается.
Это знаменательное событие случилось на выходных. Теплая погода в конце мая выгнала большую часть жителей нашего дома, включая и нас, на дачи. Игорь забрал нас с утра в субботу пораньше, чтобы не стоять в пробке. На даче было чисто и уютно, за день до нас там явно побывала Майка, потому что посуда была расставлена по полочкам, а дров в печке не осталось, она их все сожгла. Не беда, с моим этим новым деятельным настроением – я дров уж как-нибудь нарублю. Над печкой, на кирпичной кладке валялась какая-то книжка по морфологии английского языка. Кот не нашелся, я знала, потому что Майка прислала мне грустную эсэмэску. В конце концов, Ланнистер – не Сережа. По Ланнистеру мы с ней скучали.
О том, что Сережа возвратился, мы узнали только поздно вечером в воскресенье, когда соответственно вернулись с дачи, проведя в пробке больше трех часов. Мы устали как черти, были голодны и измотаны, Васю дважды вырвало в машине, причем один раз – прямо мне на джинсы. Слишком уж долго мы тряслись. Пробки.
– Что за фигня? – с исключительной точностью сформулировала проблему Фая, когда зашла в мой дом. Игорь загораживал мне вход, стоя там с корзинкой, в которой спала уставшая от путешествия моя дочь. Я подпрыгивала, но увидеть ничего не могла, а устраняться с моего пути Игорь почему-то не спешил.
– Может, так и было? Просто беспорядок? – спросил он, и в его голосе, к моему ужасу, не чувствовалось его обычной уверенности в себе.
– Какой беспорядок? Я уезжала – все в порядке было. Да отойди ты, Игорь, что ж ты в проходе стоишь, а? Ведь не стеклянный! – И я буквально вытолкала его. И застыла, лучше бы не заходила. Некоторое время мы стояли молча. Так сказать, абсорбировали новую реальность. А потом мы с Фаей хором сказали:
– Сережа! – Малдер не стал возражать. Это мог быть только мой муж. Квартира была перевернута вверх дном, словно тут у меня снова провели отпуск. В свое время следователи, которые вели Сережино дело о краснодарской машине
[5], вот так же все разрушили и осквернили. Что это, они вернулись и решили пересмотреть все еще разок? Нет, следователи были тут ни при чем. Фая сделала пару аккуратных шагов по коридору, стараясь не задеть разбросанные по полу вещи. Сережа явно спешил и заметать следы не стал.
– Если кто-то рожден, чтобы предать, он предаст. Вопрос только в месте и времени, – сказала Фая, цитируя Майкину книгу. – Вызывай полицию, Игорь!
Результат был неутешительным. Сережа перевернул мой дом сверху донизу, вывез все ценные вещи, включая всю имеющуюся в доме наличность, все драгоценности, которые остались мне от мамы и отца. Также он забрал все картины, ценность которых подвергалась сомнению, но которые я очень любила, так как их покупал наш отец. Сережа не погнушался и моими двумя плоскими телевизорами, на сорок два дюйма из спальни и маленьким, на тридцать два, из кухни, ни моим ноутбуком, ни парой старых телефонов. На месте посудомойки в кухне зияла дыра, как от вырванного переднего зуба, стиральная машина отсутствовала. Сережа забрал все хорошие книги, все флешки и технику – кофеварку, миксер, комбайн, электрический чайник из стекла, даже автоматический консервный нож. Он забрал все, что могло иметь хоть какую-то ценность. Как выяснилось позже, в тот же день он снял все деньги с моего счета, уведя его в минус на триста тысяч рублей – мой максимальный кредитный лимит карты, который банк вот уже который год отказывался повышать, мотивируя моей низкой зарплатой. Я десять раз перекрестилась, что не смогла получить большего кредита доверия. Сережа увез пушистый плед с совами, на котором обычно играла на полу Василиса. Прихватил хрустальный сервиз. Как потом рассказали соседи, он работал не покладая рук почти всю субботу, говоря, что действует исключительно с неохотой и из любви ко мне – помогает перевезти ненужный хлам на дачу. Его видели, да он и не скрывался.
– Как он узнал, что ты будешь на даче? – спросил Игорь. Это был, кажется, единственный его вопрос перед тем, как мы отправились в полицию.
– Выходные, солнце, у меня двое детей. Думаю, он приехал, понаблюдал за квартирой, чтобы выяснить, поедем ли мы на дачу. Затем зашел в квартиру и сделал правильные выводы.
– А затем подогнал «Газель», – хмуро продолжила Фая. В полиции у нас принимали заявление с выражениями святых, потревоженных за молитвой. Полицейские аккуратно намекали, что никакого дела о краже и быть не может, ибо человек, о котором идет речь, прописан по месту кражи, проживает там и является мужем и отцом, а значит, полноправным владельцем всего, что есть в доме. И все это кроме как семейным недоразумением и не назовешь.
