– Что же случилось?
– Что случилось? – грустно добавил он. – Меня предали. Мир сошел с ума, и все крутится вокруг денег. Я не такой, не подхожу этому миру, что поделать. Женщины пользуются мною, они, возможно, чувствуют мою беззащитность перед их чарами. Да, меня предавали не раз. С моей женой – теперь уже бывшей – мы жили плохо, в ней не было того подлинного огня, что необходим женщине – хранительнице очага.
– Поясните, пожалуйста, – вмешалась я, пока разговор не превратился в нагромождение бессмысленных слов. Иван Кукош строил стену из околесицы быстро и умело, и я не сомневалась, что делал он это сознательно.
– В нашем мире так мало искренности, так не хватает чего-то подлинного. Пусть даже пугающего, пусть даже смертельно опасного. Нас с женой ничего не держало вместе, кроме моих детей. Ради детей я терпел все. О, сколько я был вынужден вытерпеть. – Он закатил глаза, и я подумала: «Все, мне его не достать».
– Сочувствую, – пробормотала Фая.
– Не стоит, мне не нужно сочувствия. Я всегда нахожу отдушину в искусстве. Я занимался театром, я много писал, думал о жизни, бродил по московским улицам совершенно потерянный. Я так изменился, что меня перестали узнавать. Я решил уехать – далеко, оставить все жене…
– Когда это было?
– Когда? В прошлом. Какая разница? – возмутился он с раздражением. – Я был совершенно уверен, что больше никогда не потеряю головы… пока не встретил ее…
– Ее? – Я замерла. Информация осязаема.
– Да, ее. Женщину, которая поняла меня и приняла безо всяких условий. Вы спрашивали о любви, но это было нечто большее. Это было единение. Я никогда не забуду ее серые глаза… – Он замолчал, а я боялась пошевелиться. Нет, этого не может быть, это было бы слишком легко. Он не станет говорить о Майе. Это было бы глупостью даже упоминать о ней. Мало ли у кого серые глаза.
– Она стала моей Маргаритой.
– Ее так звали? – спросила Фая.
– Что? При чем тут то, как ее звали? – Иван раздраженно поморщился. – Это же Булгаков.
– Булгаков, ну, конечно! – пробормотала я, шикнув на Фаю. Иван не удостоил меня даже кивком. Это подразумевалось. Разве есть на свете другая Маргарита, кроме той, что летала нагой по ночной Москве, исполненная любви и мести.
– Она стала моей Маргаритой, и все обрело смысл, – продолжил он, и тон его поменялся, стал тревожным, беспокойным. – Она была рядом со мной в самый сложный период моей жизни. Я ведь остался совершенно один, но у меня был замысел, и она была со мной, она держала мне кисти…
– Мастер не был художником, – пробормотала я.
– Вы же понимаете, я говорю фигурально! – вскричал он. Вскричал – именно так, будто он на сцене. У меня начала болеть голова от его криков и метания по кухне. – А потом она… она ушла. Наша любовь была обречена с самого начала, два таких одиноких человека, как мы, никогда не смогли бы быть вместе.
– Она оставила вас или вы ее?
– И что это изменит? Зачем вешать на все таблички с названиями. Мы больше не вместе. Я не держу зла, желаю ей счастья.
– И у вас осталась книга. Вы написали книгу для нее, для этой женщины? – сказала я, и Иван Кукош замер, его лицо – пластилин – отразило сразу миллион эмоций, они перемешивались, перетекали вдруг в друга, словно он увлекся и позабыл их контролировать. Миллион масок, наслоившихся одна на другую.
– Это очень странное интервью, – признался он, а затем кивнул. – Я написал эту книгу, потому что хотел облегчить ее страдания. У нее была очень сложная судьба, ее семья… большая трагедия. Ее отец покончил с собой, причем на ее глазах.
– Да вы что! – против воли изумилась я. Вот же врет.
– Да, представьте себе, и это, конечно, навсегда изменило ее. Это так несправедливо, но несправедливость – часть этого мира. Так она говорила. Я помню ее смех, светлые волосы, как колосья пшеницы после дождя…
– Ей понравилась ваша книга?
– Понравилась? Нет, эта книга нас сломала. Она хотела, чтобы я ее сжег. Вы понимаете меня? Но рукописи не горят… У вас есть еще вопросы? У меня нет больше времени на эту ерунду. Пришлите мне интервью на согласование. Ни слова, ни единой фотографии без моего одобрения.
– Конечно, – с готовностью пообещала я.
Рукописи не горели, но нас с Файкой «бомбило», если выражаться откровенно. Обе мы еле досидели до конца этой встречи.
– Ну и тип, – выдохнула я, влетая в лифт. – Какой-то вампир, меня словно высосали.
– Ну-ка, дай посмотреть? Может, я найду следы укуса? – рассмеялась Файка, а я демонстративно подставила ей шею.
– Был дождливый день, смеркалось… Вот придурок же. Господи, сколько слов наговорил, чемодан. Спектакль одного актера, – возмущалась я.
– Но говорил он о ней. Ты заметила, Лиза, что он говорил о Майке? Серые глаза, волосы?
– Ты тоже все поняла? Мне не померещилось? – спросила я, отчего-то сильно волнуясь. – Даже не в глазах дело, я ведь слышала уже эту историю, Кукош не стал даже ничего придумывать, он только все чуть-чуть переделал. Майя писала о своем соседе. Он придумал про отца. И про ненависть она говорила. Этот сукин сын просто меняет детали и усиливает эффект.
– Много слов – это нам только на руку. Больше доказательств. Главное, чтоб все эти слова в твоем диктофоне остались. Ты уверена, что все правильно включила и ничего не перепутала? Все-таки приложение новое…
– Почему ты спрашиваешь? Почему ты вообще во мне все время сомневаешься? – обиделась было я.
– Потому что, дорогая моя сестра, я хорошо знаю, насколько ты не дружишь с техникой, – развела руками Фая. Тут уже и я забеспокоилась и бросилась проверять телефон. Но переживали мы напрасно, все слова оказались на месте.
– Хвала изготовителю, Лиза Ромашина сумела нажать правильную кнопку, – суммировала Фая. – Просто событие века!
Глава 13. Уставший бродяга, держись
– Вы сделали – что? Я не ослышалась? Вы пошли к нему? Черт, черт, черт! Что же вы, вашу мать, сделали, а? Почему? Зачем? Я не понимаю, вы что, хором спятили? Вы окончательно потеряли мозги? Елизавета! Посмотри на меня! Посмотри мне в глаза! Ты же считала, что я все это придумала? Что я не писала эту книгу! Что поменялось?
Я впервые в жизни видела, что Майка орала. Оказывается, она умеет орать, надо же.
– Да все поменялось, в том-то и дело, – пробормотала я.
– Ничего не поменялось. Вы не имели никакого права. Решать такое – без меня, за меня? А меня вы спросили, мне это все вообще нужно? Какого черта? Какого лешего?
– Майя, послушай… – попыталась влезть Фая.
Но Майка повернула к ней свое грозное, красное от возмущения лицо и разразилась автоматной очередью из слов и оскорблений в Фаину сторону. Майя Ветрова кричала и кричала, и чем громче она кричала, тем, кажется, сильнее ее трясло, словно ее били электричеством. В какой-то момент слова у нее кончились, и она просто визгнула на непереносимой ультразвуковой частоте, как зашкалившая музыкальная колонка. А когда и этот звук кончился, она перевела взгляд с меня на Фаю и обратно, заметила книжку в Фаиной руке, выхватила ее и швырнула в меня, залепив куда-то между плечом и щекой.
