– Тогда, может… так и лучше? – ляпнула я.
– Нет, Лиза. Ни фига не так. И не все, что делается, знаешь ли, к лучшему. Ты слишком склонна во всем искать дополнительные бонусы, но жизнь устроена иначе. Иногда дерьмо – это просто дерьмо, и мы в нем вязнем. А если удается выбраться, то потом годами отмываемся, но какой-то душок все равно остается. Никому не удается отмыться до конца. Нет никаких портретов, никаких других Дорианов Греев, кроме тех, что отражаются в зеркалах, и, если что-то прогнило, оно рано или поздно бьет по нас, а не по портретам. Грехи падут нам на головы. Но ты не права, Майя, так не будет лучше. Я просто снова должна буду начинать все сначала. Без мужчины, которого люблю, и даже без кота!
Майка закончила, выдохнула и посмотрела на меня так, как актер после ослепительного, изматывающего, глубоко прочувствованного монолога дает время публике собраться с мыслями и разразиться аплодисментами. Вот только моих рукоплесканий ей было не надо. Ее глаза горели праведным гневом. Все началось с меня, с моей дачи и моих попыток исправить мир. Я не знала, что сказать, поэтому нерешительно пискнула:
– Я скоро поеду на дачу с детьми, мы поищем кота.
– Если бы я была котом, то не вернулась бы. Знаешь, парадокс, я написала книгу о карме, в которую, признаться честно, не слишком-то верю. Но ей все равно, потому что она – карма – верит в меня. И я получаю по полной. Не нужно было изменять Костику, не нужно было быть такой дурой, и книгу эту нужно было вовремя сжечь. И ничего бы плохого не случилось.
– А может, и случилось бы, – возразила я. – Я вот никому не изменяла, а плохое все равно произошло. Смотри, мне сегодня наручниками насажали ссадин. Кстати, к слову о Греях. Я сегодня поняла, что, если вдруг когда-нибудь встречу на своем пути этого, как его… Кристиана Грея из «Пятидесяти оттенков», я вот пройду мимо. Нет уж, спасибо, не нужно мне таких развлечений. Надо мной сегодня доминировали, доминировали, да не выдоминировали.
Майя тихо засмеялась, и я тоже с облегчением выдохнула. Все будет хорошо. Или – не знаю, будет как будет. Но мы с Майкой еще будем заходить друг к другу, чаи гонять или что покрепче. И помогать друг другу.
– Дурак твой Костик, что ушел от тебя, – сказала я.
– Дурак твой Сережа. Просто дурак, – сказала Майя, а я приложила палец к губам и покосилась на открытую дверь в квартирный холл. Мало ли, что там слышно.
– Развлекаться будешь? – спросила Майя. – Нет, не волнуйся, я молчу. Могила. Не могу сказать, что понимаю тебя, но какая разница. В конце концов, мне кажется, люди вообще не очень-то хорошо друг друга понимают. Им только мерещится, потому что они вроде говорят одними и теми же словами и об одних и тех же вещах. Но что кто имеет в виду – одному богу ведомо.
– Это точно. Проблемы перевода из мысли в смысл, из смысла в слова – к этому переводчика пока не придумали. Яндекс бессилен, но, если верить Фае, скоро могут и такое сделать. Тогда-то мы и увидим мир глазами собеседников.
– Главное, чтобы не разочаровались.
– Ты будешь пытаться его вернуть? – спросила я, когда Майя раскрыла дверь на лестницу. Она замерла на несколько мгновений, а затем покачала головой.
– В каком-то смысле я всегда знала, что Костя – это только мечта. Такое никогда не сбывается, остается в памяти, и все. Нет, я не буду его возвращать.
– Я тебя понимаю, – кивнула я.
– Ты правда попробуешь найти Ланнистера? – спросила Майя. – Нет, я даже не это хотела спросить. Ты правда веришь, что он еще может быть там? В конце концов, уже почти два месяца прошло. Нет, это нереально, да?
– Все реально.
– Да-да, и все к лучшему, – отмахнулась она от меня. – Кстати… если что, имей в виду, я решила, что буду биться за книжку.
– Серьезно?
– Серьезно. Раз уж этот говнюк Кукош разбил все остальное в моей, я верну себе свою книгу. Я пойду и брошу в него камень. Если повезет, попаду прямо в его самонадеянную звездную рожу. Знаешь, когда он пришел на меня орать, он ведь был по-настоящему оскорблен, понимаешь? Ну не чудеса ли, ведь это он украл у меня рукопись, издал ее, а теперь орет на меня в моем доме. Разбивает мне жизнь.
– Оскорблен?
– Да, именно так. Он ведь даже сомнений не имел, что я проглочу его оплеуху и ничего не стану предпринимать.
– Он, наверное, считал, что ты до сих пор его любишь. А тем, кого любишь, все прощаешь, – сказала я.
Майя повернулась и посмотрела на меня с непонятным мне удивлением, а затем кивнула.
– Наверняка он так и считал. Что ж, придется его разочаровать.
После того как Майя ушла, я вернулась в квартиру. В коридоре на низком пуфике сидел, прижав спину к стене, Гера Капелин. Один взгляд на него, и меня снова бросило в жар. Господи, он здесь. Нет, нет, нельзя, только не вешайся ему на шею. Он – враг, он тебя бросил, оставил тебя с Сережей, когда ты говорила ему – прямо и без всяких искажений, – что с мужем все кончено. Только не будь дурой теперь. Я заглянула в комнату к Вовке. Телефон Капелина разрядился, и «кина не стало». Вовка посмотрел на меня с обидой.
– Шнур есть?
– Вовка, отдай телефон дяде Гере, бери игрушки, пойдем, будем купаться.
– Но мультик? – возмутился он.
– Можешь купаться и представлять, что смотришь мультик, – сказала я так, видимо, строго, что Вовка вдруг не стал сопротивляться.
Василиса гулила. Сын захотел есть, но не абы что, а колбасы, которой у меня не было. И денег на нее тоже особо не было, так что я сунула ему кусок хлеба с маслом и вишневым вареньем. Вовка лопал, а я вдруг почувствовала груз от этого бесконечно долгого дня. Я прошла мимо Геры, включила воду в ванной, проверила ее температуру рукой, оставила Вовку кидать игрушки в набирающуюся ванну и вылавливать их. Плевать, что воды на пол натечет. Потом уберу. Василиса тоже хотела есть, ей пора было менять памперс. Я носилась туда-сюда мимо Геры так, словно его и вовсе не было в коридоре. Он только убирал ноги и вытягивал их обратно.
Не уходил.
Его длинные ноги практически перекрывали весь наш коридор. В какой-то момент он встал, взял меня за локоть и повернул к себе.
– Тебе помочь?
– Нет-нет, я сама, – покачала головой я. – К тому же я почти закончила. Сейчас вот Ваську покормлю… ты подождешь?
– Да-да, конечно, – покорно сказал он, явно не зная, как управиться с измотанной женщиной в халате и с двумя чужими детьми, требующими заботы и внимания.
Я вдруг увидела, так ясно и четко, каким чужестранцем Гера, должно быть, чувствует себя в моем доме. Инородное двухметровое тело, для которого нет места среди пищащих под ногами игрушек и хохочущих, плачущих, спящих и бодрствующих, вечно голодных или перемазанных вареньем детей. Семья. Я и была – семья. Мы с Вовкой и Василисой были семьей. Василиса открывала рот и норовила выплюнуть фруктовое пюре обратно, я умело сопротивлялась этому, предсказывая ее трюки с вероятностью «четыре к одному». Некоторое количество фруктового пюре все равно оказывалось на столике, на полу, на моем халате. Гера стоял в дверном проходе, и я еще не закончила кормить Ваську, как он сказал то, что я так хотела услышать и чего боялась одновременно.
