Два с половиной года назад Герман потерял мать, он был в этот момент далеко, работал в другой стране, занимался каким-то научным проектом. Его мама заболела, но ему ничего не сказала, запретила говорить об этом родственникам и врачам. Когда Герман вернулся, было уже слишком поздно, уже нельзя было ничего исправить. С тех пор Герман остался в Москве, работал в каком-то институте над научным проектом, что-то связанное с физикой. Он рассказал мне об этом в минуту откровенности – редкий случай, когда мы просто разговаривали и говорили правду. Как-то так получалось, что большую часть времени, которую мы проводили вместе, мы врали друг другу. Из разных соображений, по разным поводам – мы постоянно решали, что правда будет лишней и даже опасной.
Вот и сейчас – я лежала и смотрела на гладильную доску с утюгом у стены, на качающийся на ветру тюль. Дверь на лоджию была открыта, из-за окна доносился равномерный городской гул. Гера жил тут, в квартире матери, но жил так, словно был случайным гостем. Его вещей почти не было, он ничего не менял, словно ждал, когда, в один день, сюда вернется настоящий хозяин. Только стирал одежду в маленькой стиральной машине в ванной и потом сушил и гладил тут же, на гладильной доске в комнате. Самостоятельный мужчина, одинокий в свои тридцать шесть лет, сам себе готовил, сам себе стирал и гладил. Сам ездил в магазин, платил по счетам – и справлялся со всем этим весьма неплохо. Взрослый, ответственный – почти как вымирающий амурский тигр, я смотрела на него с интересом посетителя зоопарка. Почти не видела таких. Файкин Игорь не считается, с ним вообще все не так.
– Скажи, а почему ты развелся с женой? – спросила я, переворачиваясь на живот.
Я хотела задать этот вопрос давным-давно, еще весной, когда впервые встретила Германа в магазине неподалеку от моего дома. Но тогда я все не решалась, все боялась чего-то, все хотела произвести впечатление, притвориться кем-то еще, только не собой. Меньше всего люди хотят быть самими собой, особенно в начале знакомства. Тут все боятся правды, и я не была исключением. Надежда на будущее делала меня тогда глупой и испуганной, а сейчас все было иначе. Сейчас под нами было целое озеро лжи, и я дрейфовала на нем, растянувшись обнаженной на надувном матрасе из уверенности в себе. Я наслаждалась полной своей безответственностью, зная, что рано или поздно правда выплывет наружу.
– Я же вроде говорил тебе, что это она ушла от меня, – пробормотал Герман и провел пальцем по моей спине, по позвонку за позвонком, от шеи до самого низа, до ягодиц. Я замерла, как кошка, которую гладят, и повернула голову так, чтобы видеть его лицо.
– А теперь расскажи почему?
– Может быть, я не удовлетворял ее в постели, – улыбнулся он, а его большая теплая ладонь накрыла мои ягодицы.
Я рассмеялась и потянулась.
– Это вряд ли. С известной долей уверенности заверяю тебя, что дело не в этом. По крайней мере, если то, что ты делал со мной, не является заманухой. Знаешь, как, когда открывают новый ресторан, нанимают шикарного дорогого повара, готовят прекрасно, чтобы люди привыкли, начали приходить, полюбили местную кухню, распробовали бы всякие необычности, новые рецепты. Что-то поострее, погорячее, – я улыбнулась и облизнула губы. – А потом – бац, повар в отпуске, кормят быстро, второпях, каждый день одним и тем же. Никаких изысков, знаешь. Картошка с котлетами. Может быть, даже заварное пюре.
– Или быстрая лапша, да? – расхохотался Герман. – Ну-ка, гурман, поворачивайся, я покажу тебе кое-какой рецепт, от которого у тебя ноги подогнутся.
– Будет так вкусно?
– Пальчики оближешь! – добавил Капелин, наклонившись ко мне.
Мои губы болели от поцелуев, но я хотела еще. Я не знала, сколько мне достанется от этого украденного у реальности романа, и не жалела своего тела, бросала его навстречу жадным мужским рукам, гналась за любыми ощущениями, соглашалась на все. Мы же были любовниками. У нас не было будущего, у нас было только настоящее, полученное как бы нелегально, втайне от моего мужа, которому я изменяла на полуторной кровати Германа, под тихий гул летнего города. Эта игра делала все острее и ярче. Ничто не возбуждает так, как то, что досталось преступным путем. Герман тихо прошептал, что хочет сделать со мной дальше, если я, конечно, ему это позволю. Я подумала и кивнула. Герман знал, что наше теплое, заряженное пульсирующим возбуждением счастье выстроено на лжи, но не знал, на какой именно. Я не открывала ему настоящих ингредиентов. Он думал, что дело в моем муже, но дело было во мне.
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – прошептал он мне после жаркой молчаливой любви. Гера внимательно глядел на мое лицо, в мои затуманенные наслаждением глаза. Он не дал мне свести вместе ноги, удержал их разведенными в стороны даже после.
– Я тоже хочу остаться, – промурлыкала я, позволяя ему властвовать над моим телом.
– Я даже не хочу, чтобы ты шевелилась, я хочу, чтобы ты так и лежала передо мной как сейчас, раскрытая книга, моя самая любимая страница. Я могу перечитывать тебя снова и снова.
– Читать? Да ты ни слова не увидел, только и делаешь, что рисуешь на полях неприличные картинки, – рассмеялась я.
На стене, на полосатых обоях висели большие круглые часы, они показывали время, которое утекало сквозь пальцы. Было уже половина второго. Мы провели в его квартире несколько часов, я пришла туда сама и сама собиралась уйти обратно. Вчера вечером я позвонила Герману, говорила быстро и тихо, так, словно боялась, что меня могут подслушать. В какой-то степени, это так и было, я боялась разбудить Ваську. Когда у тебя на руках ребенок, которому нет еще и года, разбудить его – самая большая катастрофа, которая только может случиться.
Герман, конечно, решил, что я прячусь от Сережи. Я сказала ему, что буду свободна с утра и до обеда. Сказала, что за мной не нужно заезжать, что я приду сама. Сделаю вид, что иду в магазин за продуктами. Что я должна буду вернуться домой к трем. Я пришла к Гере с двумя пакетами продуктов – мое железное алиби. Я не соврала в этом, у меня действительно времени было только до трех часов. Фая и Игорь забрали детей и уехали в торговый центр катать Вовку на каруселях. Иногда мне казалось, что они брали моих детей в негласную аренду, чтобы поиграть в большую семью. Тест-драйв. Поиграть – и вернуть их мне уставшими, Вовку – объевшимся мороженым, Василису – с новыми игрушками. Я, конечно, не возражала. Одинокая мать никогда не будет против, чтобы кто-то из родных посидел с ее детьми. А я стала одинокой задолго до того, как мой муж ушел от меня, прихватив все наше имущество.
– Я приеду еще, слышишь? Я никуда не денусь, мне твоя кухня очень по вкусу, – говорила я, шутливо пытаясь вырваться из объятий.
Чем больше я дергалась, тем больше объятия Германа походили на капкан. В конце концов он навалился на меня всем телом, захватив мои запястья руками и навис надо мной, глядя на мои тщетные попытки вырваться.
– Моя жена ушла от меня, потому что не хотела иметь детей, не хотела иметь большой семьи. Мне было уже тридцать три года, и я поставил вопрос ребром, после чего мы расстались.
