– Почему каждый раз, когда мне кажется, что я до тебя дотянулся, ты снова ускользаешь? – спросил он. Я остановилась на секунду, подняла обе руки, попыталась зацепить «крабом» сбившиеся, растрепанные волосы. Затем плюнула, бросила краб вслед за кардиганом в сумку, села рядом с Германом на кровати.
– Я не подхожу тебе, – пожаловалась я. – Будет неправильно это от тебя скрывать.
– Плевать я хотел на то, как правильно. И на мужа твоего плевать я хотел, – зло сказал Капелин. – Останься. Соври что-нибудь или брось его, мне все равно. Останься, я приготовлю нам что-нибудь поесть. Пойду и куплю бутылку вина, чтобы мы с тобой перестали наконец вести себя так омерзительно разумно. Мы обязательно сделаем друг друга несчастными, с этим ясно. Но ведь можно же не сегодня.
– Нет, – улыбнулась я.
– Да, с этим можно и подождать. Я куплю нам вина и еще презервативов. А завтра? Ты сможешь выбраться ко мне завтра? Я хочу, чтобы ты приходила так часто, как только сможешь. Твой муж может беситься и подозревать тебя, мне все равно.
– Почему тебе все равно?
– Потому что ты не любишь его! – воскликнул Герман. – Ни черта ты его не любишь.
– Ты все-таки это понял? Дошло до тебя, да? – поразилась я. – Вот скажи мне, Капелин, ну, почему все так сложно?
– Потому что эта жизнь построена абы как, безо всякого плана, по закону Мёрфи. Я встретил тебя слишком поздно.
– Сначала было слишком рано, но я все равно влюбилась в тебя – тогда, когда ты был студентом моего отца.
– Ты была в меня влюблена? – остолбенел он.
Я кивнула:
– Я лежала в комнате, под одеялом, в темноте, и мечтала о тебе. Я мечтала о том, что ты придешь и заберешь меня к себе. Каждый раз это была новая история. Иногда ты даже завоевывал меня и увозил в свою варварскую страну, где делал меня своей королевой – насильно. Но потом ты понимал, какая я чудесная девочка, и бросал все к моим ногам.
– Нет, это просто невозможно, Лиза. Раздевайся, я не отпускаю тебя, ты нужна мне. – Он притянул меня к себе и запустил руки мне под платье. – Ты будешь моей, и точка. Иначе я отказываюсь… не знаю… иначе я объявляю голодовку.
– Я остаюсь, не голодай, – рассмеялась я, позволяя ему стянуть с меня белье. – Это просто безумие, да?
– Может быть, если это будет длиться достаточно долго, мы просто измотаем друг друга? – спросил он, стягивая с меня платье. – Если, скажем, я буду вот так спать с тобой годами. Есть же предел желанию.
– И ты заскучаешь, насытишься, найдется какая-нибудь другая девушка, и ты женишься на ней, и она родит тебе детей. И ты забудешь обо мне.
– А ты останешься с мужем, чтобы не делать несчастными своих детей. Но будешь ему изменять, а он станет закрывать на это глаза. И в один прекрасный день я снова встречу тебя в магазине – снова совершенно случайно, – и все начнется сначала, потому что ты заводишь меня так, что я готов бегать по потолку. Вряд ли когда-нибудь это пройдет, так что я буду изменять своей чудесной молодой жене с тобой. Буду ездить к тебе на дачу или снимать для нас какую-нибудь квартиру. А летом мы купим путевку на один и тот же корабль, только на разных палубах, ты – со своим мужем и детьми, я – со своей женой и детьми.
– И еще одну каюту, о которой будем знать только ты и я, – кивнула я, чувствуя его внутри себя. Герман двигался медленно, словно специально сдерживая себя, и от восторга меня трясло – физически, как будто я была пьяна и утратила над собой контроль.
– Ночью, пока все спят, мы выберемся потихоньку, встретимся на палубе и будем целоваться на ветру как сумасшедшие и заниматься любовью.
– И заниматься любовью, – кивнула я.
– Пока ты не станешь молить о пощаде. А потом нас обязательно поймают. Твой муж заметит твои искусанные, красные губы, он станет следить за тобой, и будет большой скандал, и все будут кричать друг на друга и грозить разводом.
– Но это ничем не кончится. Ты не оставишь семью, твоя жена тебя простит.
– И уже следующим вечером я снова буду с тобой, – торопливо добавил Капелин. Его глаза горели, как пожарище.
– Давай так и поступим, отличный план. Идеальный.
– Да, – прошептал он и шумно вдохнул, не в силах больше сдерживаться. – Я так долго и так сильно тебя хотел. Я не знаю никакой другой правды. Лиза, у тебя, кажется, телефон звонит. Может быть, твой муж уже что-то заподозрил? Может быть, он почувствовал, чем мы с тобой тут занимаемся?
– Наверняка и он, и твоя будущая молодая жена, – улыбнулась я и свесилась с кровати наполовину, чтобы дотянуться до сумки. Звонила Фаина. Она звонила, чтобы сказать, что Иван Кукош обвиняет Майю Ветрову в шантаже. Не просто так – а по телевизору. И интервью с ним передают по каналу «Культура». Иван Кукош решил не ждать у моря погоды. Превентивный удар – он ведь всегда надежнее.
Глава 19. Неподдельная искренность
Он сидел в белоснежном кресле посреди светлой студии, спокойный, расслабленный и уверенный в себе, а за его спиной на большом плоском экране красовалась стопка его книг. Темная мужская фигура в центре была немного смазана, в фокусе было имя на обложке – Иван Кукош. «Книга брошенных камней». Изображение обложки повторялось, книг было много, они были расставлены перед камерой под разными углами, словно отражались миллионом копий в бесконечных зеркалах, и в каждом зеркале читалось имя автора. Напротив Ивана в таком же белоснежном кресле сидел ведущий программы, седовласый мужчина в темном пиджаке, надетом поверх светло-голубой рубашки в еле заметную полоску. Галстуков не было, обстановка была, скорее, неформальная, даже творческая – как и положено на телеканале «Культура». Я смотрела интервью в записи, Фая прислала мне ссылку на телефон. Герман включил программу на компьютере, подгрузить изображение на старенький телевизор его матери было невозможно. Мы лежали – все еще голые – на животах, на его полуторной кровати, упираясь локтями в простыню, положив головы на ладони. Программа была большая, почти часовая, и вся она была посвящена книге. Даже не так. Вся программа была посвящена тому, насколько никаких сомнений быть не может в том, что книга была написана именно Иваном.
Как на больших теннисных соревнованиях из серии «Grand Slam Open», игрока, Ивана, представляли долго, неторопливо и со вкусом. Для целей достижения большей солидности было даже сделано специальное видеопревью, в котором демонстрировались кусочки из фильмов Ивана, моменты, когда ему вручали награды и какие-то статуэтки. Перечислили его фильмографию, ключевые моменты биографии, показали кадры из «простой жизни» Ивана. Когда экран позади больших белоснежных кресел погас, ведущий еще несколько мгновений молчал, словно пораженный, подавленный всей этой информацией об этом Великом Человеке. Я фыркнула и покачала головой, Герман рассмеялся и шлепнул меня. Он приложил пальцы к губам и притворно нахмурился.
– Вау, да! Как сказала бы молодежь, – начал ведущий. – Впечатляющий ролик, признаюсь честно, я очень рад видеть вас, Иван Эммануилович, в моей студии. Для меня это большая честь, хотя, как я понимаю, повод для визита в студию оказался не самым приятным.
