– Зачем нужно такое количество пудры? – спросила я, косясь на Молчанова. – Еще немного – и это уже нельзя будет считать макияжем. Это будет шпатлевка. По такому слою можно уже и водоэмульсионной краской крыть. Нежно-персиковой, как у Файки в спальне.
– Поговори у меня, – пригрозил Молчанов. – Ты должна выглядеть так, чтобы соответствовать высокому званию моей помощницы. Забыла? Это же ты – журналист, это же ты влезла без приглашения в жизнь и в судьбу нашего драгоценного Кукоша.
– Я вообще не понимаю, зачем мы все это делаем! И почему мы не можем быть вместе с Майкой, в конце концов, мы же пришли, чтобы ее поддержать, – пробормотала Фая, смешно морща нос. Уж ей-то такое количество «штукатурки» было как кость поперек горла.
Фая никогда не красится, и можно с уверенностью добавить, никогда не наряжается. С большой долей вероятности можно описать процесс выбора одежды моей сестрой. Она просыпается, наверное, в трусах и майке, бредет в ванную, умывается, чистит зубы, потом идет на кухню, пьет кофе, таращась в какой-нибудь планшет, читает новости или даже нет, какие-нибудь научные статьи. Просто так, потому что ей нравится с утра почитать про что-нибудь квантовое. Потом она идет в прихожую, где вдруг вспоминает, что идти на улицу голой нехорошо и могут не так понять. Тогда она оглядывается, и первое, что попадется ей на глаза, станет основой ее стиля на день. Это может быть скомканный свитер, рубашка ее бойфренда или какая-нибудь безумно растянутая футболка с надписью «Лига Звездных Войн». Никогда – юбки, никогда – платья. За исключением сегодняшнего дня, потому что сегодня все было подчинено интересам программы. Мы участвовали в том самом ток-шоу, о котором сам Кукош так точно отозвался, как о фабрике «дешевых скандалов». Только наш скандал был дорогим, и ради этого Фая была накрашена и одета в легкое светлое платье – форменная пытка для моей сестры.
– Майя – главная героиня, поэтому ее, как и Ивана, держат отдельно. Чтобы не испортить сюрприз.
– Неужели ты думаешь, что сегодня тут хоть что-то будет решено? – фыркнула Фая. – Поорем друг на друга, обвиним друг друга во всех смертных грехах. Кукош будет трясти доказательствами, Майка – я уж даже не знаю чем, но тоже потрясет. У нее хоть есть доказательства? Что думают ее адвокаты?
– Видишь, – улыбнулся Юра Молчанов. – Тебе уже интересно. Если бы я позволил Майе Ветровой сидеть с вами в одной гримерке, все самое интересное случилось бы здесь. А нам дали добро на это шоу не под такие условия.
– Ну, хоть намекни, есть у Майки шансы? – спросила я. – Как доказать, что рукопись твоя? Может быть, по почерку? Хотя она ж не вручную ее писала. Кукош тоже наверняка все распечатывал и позаботился, как-нибудь все права зарегистрировал.
– Хватит задавать мне вопросы, скоро уже все узнаешь, – вывернулся Юра, продолжая загадочно улыбаться. Скоро – это, как оказалось, в условиях «большого телевидения» было очень размытое понятие. Мы просидели в гримерке еще около часа, выслушивая заверения худенькой девочки-редактора, что все начнется «вот-вот».
Сначала увели Фаину, вместе с нею убежал и Юрка Молчанов. Когда меня действительно позвали в студию, я уже неимоверно устала и проголодалась. В гримерке был чай, кофе, даже баранки, но на этом, собственно, все. Настоящие телевизионщики еду не употребляют, они только курят и пьют кофе. И отбеливают зубы, очевидно, если судить по их ослепительным улыбкам. Каждый из них, даже самый последний помощник массовика-затейника, в чьи полномочия входило приводить и уводить гостей, мечтал рано или поздно попасть в центр студии, под свет софитов, в объективы камер. Ради этого и жили тут, в коридорах «Останкина». У меня же, как оказалось, был страх камеры.
Я запаниковала практически сразу, как вошла в сравнительно небольшое помещение студии. В телевизоре все казалось больше и безопаснее. Тут все оказалось, как бы это сказать… взаправду. Я увидела аудиторию – живых, настоящих людей на трибунах. Они шушукались, разглядывали меня, пили чай из термосов. Сквозь декорации на меня, как пулеметы из амбразур, таращились большие видеокамеры. Еще одна летала по воздуху, на гигантской железной «руке». Меня поставили в условной точке, махнули рукой и сказали, чтоб я ждала команды. Ко мне под платье просунули микрофон, прицепили коробочку к бюстгальтеру. Руки звукооператора были ледяными. Наверняка она тоже была голодная, бедняжка. Фаина уже была там, в зале с приглушенным светом, на скамеечке в первом ряду. Я видела Кукоша, он сидел на мягком диване в середине, напротив трибун. Я видела Майю, она сидела на диванчике слева. Все молчали, словно их поставили на паузу.
Мимо меня прошел ведущий программы, молодой, красивый, а главное, абсурдно стильный и ухоженный парень, которого я сразу узнала в лицо, хоть почти никогда не смотрела этой программы. Он был настолько хорошо пострижен и одет, так равномерно и уместно загорел, что я испытала еще один острый укол страха и неуверенности в себе.
– Это Лиза Ромашина. Журналистка. Из молчановских.
– Хорошо, – кивнул ведущий и приложил руку к уху. Несколько мгновений он растерянно смотрел в пустоту, а потом кивнул и сказал пустоте, что «сделает это сразу после запуска».
– У него в ухе ракушка, – пояснила мне девушка-редактор. – С ним разговаривал продюсер.
– Ага, ну, слава богу, а то я за его здоровье забеспокоилась. Психологическое, – зачем-то добавила я.
Редактор посмотрела на меня с каким-то даже сочувствием. Телевидение – свой микромир, вселенная, в которой все знают, что такое – ракушка в ухе. Я вздрогнула от резкого звука. Что-то включилось, заиграла громкая музыка, загорелся свет.
– Учительница английского языка Майя Ветрова обвиняет прославленного актера Ивана Кукоша в краже книги, которую уже сегодня называют явлением в мире литературы. Иван категорически отрицает обвинение, он утверждает, Майя просто мстит ему за то, что в свое время она была отвергнута звездой. На чьей же стороне правда? Давайте разбираться дальше. У нас в студии журналист и психолог Елизавета Ромашина, которая впервые выдвинула версию о том, что книга была украдена. Встречайте!
– Идите! – услышала я сдавленный шепот у себя за спиной. Ноги встали, словно столбы. Я окаменела. – Да идите же вы, что стоите.
– Я не выдвигала впервые… – пробормотала я. Еще секунда – и я получила увесистый пинок от худенькой девушки-редактора. Не пинок – толчок в спину, но кто бы мог подумать, что в этих хилых ручках таится такая сила.
– Здравствуйте, Елизавета, присаживайтесь, – ведущий встретил меня с невероятной, почти нечеловеческой радостью. – Значит, вы утверждаете, что книга была написана Майей Ветровой.
– Да, пожалуй. Это я утверждаю, – согласилась я и неуверенно огляделась. Зал замер, все молчали. Минута славы, мать ее. Я не знала, что еще сказать, Иван Кукош смотрел на меня с соседнего дивана с выражением глубочайшего презрения.
– Эта женщина обманом проникла в мой дом, обманом заставила меня дать интервью! – сказал он, продолжая морщиться.
– Но она, по крайней мере, ничего у вас не украла! – выкрикнул кто-то из зала. Иван Кукош услышал это, повернулся к залу и ответил с достоинством:
