– Ты продумывала это все три года?
– Три года я шла к своей цели. Думаешь, Лиза, это случайность, что я купила квартиру тут, в нашем районе, всего в десяти минутах пешком от царского дворца Кукоша? Я – очень плохая девочка. Это – его правда. Я печатала рукопись, я доставала большую пыльную печатную машинку и печатала на ней, потому что я как бы не умею пользоваться компьютерами. Я писала книгу прямо при нем, невротичка, которая решила выкинуть книгу в помойку.
– Единственный экземпляр, – добавил Игорь.
– Он меня долго проверял. Но я прошла все тесты. Синий чулок, помешанная на книгах сумасшедшая. С технологиями не дружу, даже электронной почты нет, еле смартфоном научилась пользоваться. Он поверил. Да вы все поверили. Ты же сама, Лиза, надо мной все время подшучивала, но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Да, я наврала, Лиза, и про это тоже. И не надо на меня смотреть такими глазами. Кто в наше время не умеет пользоваться компьютером? Но кто пострадал от моей лжи? Никто! Иван не в счет, он сам виноват. Приходил ко мне, лежал со мной, изменял своей тогда еще жене, учил английский на халяву – да, для него даже такая мелочь была приятной, а я с него денег не брала. Я же «любила» его. И читал – отрывок за отрывком – мою книгу. Глотал наживку – лист за листом.
– Это просто ужасно, – пробормотала я.
– Считаешь? Только не забудь, Лиза, что брать рукопись его никто не заставлял. Он забрал ее себе. На память – понимаешь? Он опубликовал ее, хороша память. Единственный экземпляр, как он считал. Отчасти, наверное, помогло, что книга написана от имени мужчины. Так что ты хочешь мне сказать, Фая? Что ты докопалась до правды? Молодец, да. Ты всегда была умнее Лизы, что тут сказать. Только эта правда ничего не изменит. Знаешь почему? Потому что Иван Кукош виновен. Он украл рукопись. И нет никакой разницы в том, что это было подстроено.
– Нет? Никакой разницы? – возмутилась я. – Это же чистая провокация.
– Именно она, Лиза. Отлично исполненная провокация. Ладно, раз уж у нас с вами тут такой вечер откровений, я поделюсь еще кое-чем. Я ведь тщательно записывала каждый ее этап, поверь. Это был удивительный, я бы даже сказала, уникальный эксперимент. Знаешь, был такой научно-социальный эксперимент – реальный, я не шучу. С коробкой, полной крыс, которым давали бесконечное количество еды. Так вот, после того как они пересекали определенный рубеж сытости, крысы от скуки сами себя начали пожирать. Потому что им было нечего больше хотеть. Думаешь, Фая меня разоблачила? Да Фая со своим Молчановым мне только помогли. А теперь у меня есть материал на следующую книгу. Я уже сейчас вижу, о чем она будет и как ее следует писать. На этот раз у меня не будет никаких проблем с ее изданием, согласна, Фая? Или как ты считаешь? Я же теперь – великий русский писатель, как сказала Лиза. У меня премия, у меня кино, со мной любой будет только рад работать. Никто не скажет, что я аморальна. Все скажут, что это было гениально. Все-таки прав был Константин. Большое имя, большие деньги или большой скандал. А лучше – все вместе.
– Между прочим, обо всем этом не я, это Лиза докопалась, – хмуро ответила Фая. – Не стоит оскорблять людей в их же доме, особенно если ты даже не понимаешь, насколько то, что ты делаешь, ужасно.
– Серьезно? Не ты? – переспросила Майя, проигнорировав «чудовище». – Ну что ж, Лиза, ничего не могу сказать. Удивила. Обычно ты буквально ничего не замечаешь, даже того, что у тебя перед носом. Ну что ж, я так понимаю, покера сегодня не будет? Жаль. А я-то думала, сыграть с вами напоследок. Потому что я, знаете ли, конечно, теперь перееду из нашего дома. Мне нужно какое-то место, более соответствующее моему положению.
– Положению предателя, – сказала я.
– Называй меня как хочешь, – пожала плечами Майя. – В конце концов, я же никого не убила.
– А как же Константин? Его ты ведь просто принесла в жертву? Мужчина твоей мечты! – вспомнила я. Майя молчала, на ее губах играла неприкрытая, хитрая улыбка. И тут до меня дошло. – Его ведь и не было, да? Никогда не было.
– Почему не было. Это был Иван. Я называла его Константином, на всякий случай, в честь моего издателя. Знаешь, ностальгия. А аллергия на котов у Кукоша самая что ни на есть настоящая. Так что в каком-то смысле я вовсе и не врала.
– Ты мне про него столько всего рассказывала. Ты даже сказала мне, что он к тебе переезжает? Он же переехал. Якобы переехал! – возмутилась я. И тут же осеклась. Я посмотрела на Майю, она на меня, и мы тут же поняли друг друга, только на этот раз она отвела взгляд.
– Ты решила избавиться от Ланнистера! – бросила я ей в лицо. – Так? Ты просто решила избавиться от кота. Ты все равно знала, что уедешь, и не собиралась брать его с собой.
Майя ничего не ответила, она подождала несколько мгновений, а затем достала телефон и набрала номер – она вызвала себе такси. Машина вернулась за ней быстро, та же самая – видать, не успела уехать далеко. Майя не стала прощаться ни с кем из нас, она просто вышла на крыльцо, достала из сумки пачку сигарет и закурила – еще одна новая деталь, я не знала, что она курит. Каждого из нас создают детали, множество черт его характера, сложная комбинация генов, воспоминаний, ошибок и острых чувств. И в этом бурном «коктейле Молотова» никогда не бывает правильных и неправильных ответов, а всегда «все сложно», но есть что-то одно, что окрашивает все в какой-то универсальный тон. Как фильтр у кинематографистов, который при наложении делает мир чуть более глубоким синим или режущим белым. Цветом Майи Ветровой была ложь. Она порождала ее, пожирала ее, спала с ней, рожала с ней детей. Я ушла в дом и закрыла за собой дверь. Я не хотела больше видеть ее – даже лишние две минуты.
Я только теперь поняла ее книгу до конца. Несправедливость – ее территория, зона поражения.
– Ты как? – тихо спросил меня Герман, положив руку мне на плечо. Он присел рядом со мной и посмотрел через мое плечо на фотографию, которую я держала в руках. – Это тот самый кот? Когда он потерялся?
– Еще в мае, – грустно ответила я. – Да, это Ланнистер. На столе сидит, он у нас тут так испугался, что отказывался со стола слезать. Знаешь, как она тогда плакала.
– Кто?
– Майя. Я поверить не могу, что она уже тогда планировала просто избавиться от кота. Я знаю, это просто глупо, да?
– Нет, это вовсе не глупо, – покачал головой он. – Любить кота – вовсе не глупо. Не глупее, чем любить детей, мужчин, жизнь. Я помню тебя еще совсем девочкой, Лиза, я помню, как ты танцевала в гостиной, нацепив наушники. Ты не видела меня, и у тебя были такие смешные движения. Какая-то диско-музыка, потому что ты то подпрыгивала, то начинала двигать локтями в ритм и головой качать. У тебя были закрыты глаза, ты была погружена в музыку, и на твоем лице было столько любви, что я чуть было не поцеловал тебя прямо там. Хорошо, что ты этого не видела.
– Я видела, – улыбнулась я сквозь слезы.
Герман замер и посмотрел на меня с недоверием:
– Врешь.
