– Я тебя узнала. Чего надо?
– Я тебя тоже. Я к тебе с разговором. Речь пойдет о Люсе Большаковой.
– Ты от ее матери, что ли? Так я с этой сукой даже через тебя дела иметь не хочу, – отрезала Мария и собралась закрыть дверь.
– Подожди! – попросила я. – Это важно прежде всего для Люси. Я знаю, что ты и твой брат ее большие друзья, я знаю почти все о ваших отношениях, знаю, как вы ее всегда защищали, так помогите ей и в этот раз.
Маша пару минут сверлила меня взглядом, а потом все-таки пригласила:
– Проходи в кухню, у нас только там курят – ремонт недавно сделали.
Идя за ней, я украдкой огляделась – да, ремонт был, о чем свидетельствовал побеленный потолок, свежие обои на стенах и еще не выветрившийся запах нового линолеума, а вот мебель, точнее ее остатки, была еще старая, можно даже сказать «убитая». Сев в кухне в угол, я сказала:
– Да, чистенько тут у вас.
– Ладно! Говори, зачем пришла, – плотно закрыв дверь кухни, потребовала хозяйка и, сев напротив меня, закурила.
– Давай договоримся сразу. Я тебе гарантирую, что все, о чем мы будем беседовать, останется здесь и дальше от меня никуда не пойдет. Ты можешь мне пообещать, что сохранишь все в тайне?
– Долго бы я прожила, если бы языком направо и налево трепала! – фыркнула она.
– И все-таки дай мне слово, – потребовала я. – А еще я могу дать любую клятву, что не причиню Люсе никакого вреда.
– Хорошо, даю слово, что тебя никому не сдам. Довольна?
– Будем надеяться, что ты его сдержишь, – вздохнула я. – Ладно! Давай к делу. Я знаю, что Люсю собрались выдать замуж за Георгия Самойлова, а и я и ты знаем, что он собой представляет. Люся приехала из Америки три недели назад, и тут ее огорошили этим известием. Выяснить заранее подноготную этого подонка она не могла, но на дух его не переносит. Значит, или она в социальных сетях сидела и информацию по крупицам собирала, или ты ее просветила. Скорее второе.
– Правильно поняла. Когда она мне сказала, за кого ее хотят выдать замуж, я чуть замертво не рухнула. А уж чего мне стоило Сашку удержать, когда он рвался пришибить Ольгу! Сама удивляюсь, как справилась! – нервно рассмеялась она.
– Да, я уже знаю, что вы за нее кого угодно на клочки порвете, – заметила я.
– Кто насплетничал? – беззлобно поинтересовалась она.
– А все! Я же и в университете была, и в лицее, и в обеих школах: двенадцатой и шестьдесят пятой. Вы везде, кроме лицея, отметились.
– Неправда, в университете побывал не Сашка, он тогда в армии был, – возразила Маша.
– Ясно. То-то я удивилась, что тот парень Булгакова цитировал. И кто же это был?
– Какая тебе разница? Есть кого попросить доброе дело сделать, – уклончиво ответила Маша. – А раз ты везде была, то должна была понять, что Люся святая. Таких, как она, вообще больше на свете нет.
– Маша, я знаю, что вы с детства дружите. Расскажи мне о ней, – попросила я.
– Дружим! – воскликнула Мария. – Да ее к нам бабка близко не подпускала! Украдкой встречались. Семейка-то у нас еще та была!
– Я слышала, – тихо заметила я.
– Одно дело слышать, а другое все это прожить. Ладно, чего о нас говорить? Наладилась у нас жизнь, и слава богу! А Люся… Ольга ее родила единственно, чтобы свекровь от нее отвязалась – уж больно той внуков хотелось. Она дочерью и не занималась никогда, да и некогда ей было – она деньги зарабатывала, на ней вся семья держалась. Тогда-то она еще нормальная была, хоть и тяжело ей приходилось. Это она потом скурвилась. Люсей дядя Толя и бабка занимались, любили они ее оба. Очень любили. Дядя Толя хоть и пил, но интеллигентно, дома. На улице, как наш, не валялся. Они ее учили читать, писать, считать, на музыку водили, играли с ней. И она их очень любила, гораздо больше матери – ту-то она мало видела, той все некогда было. Бабка ее редко одну гулять выпускала, но уж если так получалось, то бесились мы, как черти. Все сараи, заборы, чердаки – наши! Все деревья в округе облазили. Помню, был случай: Люся с забора прыгала, юбкой за доску зацепилась и повисла. Ревет от страха, а делать-то что? Ей пять, мне шесть, а Сашке восемь. Мы с ним ее оттуда сами не снимем. Убежал он, мужика какого-то нашел и привел, тот Люсю и снял. С тех пор она юбки носить избегает, в основном брюки или джинсы надевает. Редко когда ее заставят платье надеть. Да и то через скандал – она же никому не сказала про тот случай, потому что юбка не порвалась.
– А я все гадала, почему она платья и юбки тебе дарила, – покивала я. – А затем, чтобы ее их носить не заставляли. И джинсы тебе и Саше она в подарок из Америки привезла.
– Да! – довольным тоном подтвердила Мария. – Я свои еще только примерила – как влитые сидят, словно родилась в них. А Сашка пару раз надевал, но по очень торжественным случаям – фирма же! Бережет!
– И чем еще было славно ваше детство? – спросила я и с удивлением увидела, как закаменело Машино лицо.
– Чем славно наше детство? – каким-то враз севшим голосом переспросила она. – А я тебе расскажу! Ты знаешь, что такое, когда тебе постоянно хочется даже не есть, а жрать? Когда чувство сытости тебе вообще незнакомо? Отец бухал, как проклятый, вещи из дома тащил, мать на трех работах вкалывала, так он, сволочь, еще и колотил и ее и нас, если защитить ее пытались. Нам родня из деревни картошки на зиму передаст, так эта сволочь ведро картошки на бутылку водки менял. Другим этой картошки до нового урожая хватило бы, а у нас через пару месяцев погреб уже пустой был. Ты знаешь, с чего Ольга свой бизнес начала?
– Знаю, она дома наполеоны пекла.
– Так вот Люся, как только мать с коробкой за дверь, в маленькую кастрюльку остатки крема переложит, все крошки и обрезки ссыпет, перемешает, зимой – под пальто, а когда тепло, под кофту спрячет – и за дверь. А мы уже у окна караулили и, как только увидим, что Ольга ушла, тут же к двери бежим с ложками наготове. Люся из квартиры выйдет якобы свежим воздухом подышать, а на самом деле кастрюльку нам отдаст и во двор выходит, чтобы бабка ее ни в чем не заподозрила. А мы с Сашкой – на чердак. Сидим там, едим эту смесь, а она по вкусу получалась совсем как наполеон, и счастливы до соплей. Да я этот вкус до сих пор помню! А уж если у Ольги пирожные почему-то ломались, то это вообще был пир на весь мир! А в школе? Бабка ей два бутерброда с собой даст, так Люся один возьмет и мне говорит: «Съешь, пожалуйста, второй, а то для меня столько много. А если обратно домой принесу, бабушка ругаться будет». Неудобно мне страшно, а жрать-то хочется! А она уговаривает. Я возьму, половину съем, а половину Сашке оставлю – он ведь тоже есть хочет. Так она стала три бутерброда в школу брать! Чтобы всем поровну было. И ведь не с барского плеча бросала – нате вам, мол! А деликатно уговаривала помочь ей. Теперь ты понимаешь, какой человек Люся?
– Понимаю, – вздохнула я. – Только вот жизнь с ней несправедливо обошлась.
