Бог повествования
У повествования всегда есть свой бог. У любого. Даже у самого плохого. Бог этого повествования – я. Мои слова пришли к вам в самом начале этой истории. После смерти живых существ дольше всего живет та часть их телесного состава, которая называется словом. Таким образом, все это только мои слова. Меня самого уже давно нет среди живых. Я жил в Афинах приблизительно две тысячи лет назад. Был многобожцем и судьей, потом стал христианином и писателем. Звали меня Ареопагит, а потом и Псевдоареопагит. Как я умер – не знаю. Этого мертвые не помнят. Правда, потом, от живых, я слышал, каким был мой конец. То, что я был писателем, никак не связано с этой историей. Я ее не пишу. Я в ней поселяюсь или, говоря точнее, прохожу через нее для того, чтобы кое-что сделать.
Итак, в эту историю меня позвали. Точнее, меня позвала одна женщина, отчаявшаяся из-за болезни своего любимого, в котором начала болеть любовь. Она взывала о помощи, и появился я. Каждый вечер, в то время, когда обычно звучит сигнал воздушной тревоги, я стою на дорожке парка Калемегдан в своей накидке из козьей шерсти и наблюдаю за ними через окно их квартиры. Она заблуждается, думая, что вызвала меня сюда своими заклинаниями, магическими формулами и колдовством, в котором используются газетные объявления. Все это не так. У нее была сила вызвать кого-то потому, что она горячо желала помочь, а отозвался именно я, потому что мы с ней носим одно имя. Вот почему я смог откликнуться на ее зов, вот почему я нахожусь теперь в этом повествовании. Я пытаюсь им помочь.
Вызывая меня, она совершила какую-то ошибку. Теперь больна не только его, но и ее любовь. Поэтому я пошлю в ее сны немного своего охлажденного двадцативекового сна, чтобы очистить ее имя от его имени. Это единственный способ оздоровить и исцелить любовь. Дело в том, что любовь всегда страдает оттого, что имена любящих борются друг с другом за превосходство. Их нужно очистить одно от другого. Это как два звука, которые взаимно уничтожаются. Один звук нужно смыть с другого звука. Если тебе нужна любовь, ты должен очистить имя того, кого любишь, от своего имени. Кто сделает это, спасет свою любовь. Минотаю будет нелегко сделать это.
Минотай родился под знаком Тельца (Taurus), а это, как у вас теперь принято говорить, второй знак зодиака, соответствующий второму весеннему лунному месяцу. Солнце проходит через него с 21 апреля по 21 мая. Луна в этом знаке находится в экзальтации, а господствует здесь Венера. Телец – женский знак Земли, пассивный и стабильный. Его созвездие расположено в северном небе. Чтобы спасти свою любовь, Минотаю следует очистить мужскую природу своей возлюбленной от собственной женской природы и от ужасов своей злой звезды Алголь. Девиз этого знака абсолютно ясен: «Мир всем возглашая, говорю я, а сам его в себе не имею. Как птица, закрытая в доме, душа бьется и мечется во мне. А душа твоя как земля безводная, лишь слезами гасишь свою жажду».
Чтобы помочь им, я в его сне перемешаю их имена (так, как это и было в их жизни) и дам ему возможность очистить ее имя от своего имени. Чтобы он, утративший чувства, не заразил ее имя своим. Может быть, тогда он услышит это некогда любимое им имя вместо своего, которое постоянно звенит у него в ушах, как и у всякого смертного. Пусть устранит известное, чтобы увидеть неизвестное, то есть Истину и Любовь. Как только он назовет ее по имени, он разбудит свою любовь. Потому что назвать по имени – значит разбудить…
Вот что я послал в его сон и что он о том сне записал:
Сон Минотая
Доводилось ли тебе когда-нибудь видеть, как некоторые люди умудряются, подбросив вверх один камень, попасть в него другим, брошенным секундой позже? Сегодня ночью я был таким первым камнем, в который бросили второй. Мне снилось, что я быстро старею. И вдруг в мой сон, как драгоценный камень, выпущенный из пращи, с огромной скоростью влетел чей-то чужой сон. Он вызвал настоящее сотрясение. Так огромный метеор, ударившись о Землю, пробуждает вулкан… Он был полон силы и энергии и почти совершенно разрушил мой дух. От этого чужого сна мой сон трещал по швам, он раскалывался на лету под напором этого великолепного чужака, который, с грохотом пролетев через все мои сны, резко остановился и остался этой ночью тут, во мне. Но это не было вторжением врага. Это был сон всеобъемлющей любви и милосердия, его даже можно было воспринять как лекарство от него самого, лекарство, которое могло вылечить мой сон от этого чужого сна. Это был мощный сон, который принес прощение другому сну.
Итак, у меня был сон, но, как это часто бывает со снами, я его быстро потерял. С трудом вспоминаю его. Но точно знаю, что чужие куски сна были ужасающе холодными, как будто попали сюда от кого-то, кто уже не был живым. Этим они отличались от моих снов, теплых и живых. Однако, проснувшись, я перестал ощущать эту разницу. И теперь, наяву, я больше не могу отличить фрагменты чужих снов от собственных. Вот что осталось от сна после пробуждения.
О своем сне я помню, что начал в нем стареть и глохнуть, перестал улавливать отдельные звуки. Сначала это были только звуки «а» и «д», иногда «н». И я перестал слышать слово «дан». Так я заметил, что старость уносит мой слух. Потом некоторое время ничего не менялось, а затем я перестал слышать звуки «и», «о», «с»… Моя глухота развивалась. Я был вынужден устранять лишнее.
Мы знаем, что устранением лишнего занимается ваятель, создавая скульптуру из каменной глыбы: он освобождает ее от всего лишнего, что не дает в чистом виде увидеть скрытый в камне образ. Используя один только прием – устранение лишнего, – мастер обнаруживает таящуюся внутри красоту.
Надо сказать, что вначале я не слишком волновался. Однако когда на звуке «й» развитие моей неспособности слышать прекратилось и оказалось, что я не слышу семь звуков, я спросил самого себя: куда ведет меня такое частичное, такое, можно сказать, целенаправленное несовершенство слуха? Что оно означает?
Не следует забывать, что поиски с помощью незнания и неспособности видеть означают знание и ви́дение того, что находится над знанием и видением. И возможно, именно незнание и невидение дают возможность знать и видеть…
И вот я решил установить, не значат ли для меня что-то особое те звуки, которых я больше не слышу. Я предположил, что таким способом кто-то откуда-то передает мне некое сообщение.
То же самое происходит с изумрудом, который очищают от налипшей на него земли и он, подобно скульптуре, возникает из бесформенной массы в виде драгоценного камня.
Сообразив все это, может быть, слишком поздно, я тем не менее составил список звуков, которые перестал слышать. И в поисках предполагаемого сообщения начал составлять из этих звуков комбинации. Такая работа заняла у меня несколько дней, но во сне это совсем недолго, потому что ночи там в счет не идут.
И вот наконец, складывая и переставляя на все лады семь звуков, которых недоставало теперь моему слуху, а следовательно, и моей жизни, и моему сну, я с ужасом и изумлением обнаружил, а лучше сказать, угадал, что эти звуки составляют имя. Имя тем более для меня роковое, что во сне, как известно, имен нет. И здесь возникли определенные трудности. В это имя были вкраплены какие-то посторонние звуки, которые я отлично слышал, и они заглушали мою глухоту, то есть мою память о звуках, и, следовательно, сообщение, состоявшее из тех звуков, которые я перестал слышать.
