Они вдвоем садились на скамейку, а я уходил в одни из ворот. Сразу после этого я появлялся в них снова и шел в сторону жены и сына, который, увидев, что я возникаю из темноты проема, восхищенно заявлял:
– Папа идет!
Тут, собственно, игра и начиналась, и Евстахия шепотом говорила:
– Это не папа! Разве ты не видишь, это кто-то другой, ты перепутал!
Я в этот миг наносил следующий удар, проходя мимо скамейки, на которой они сидели, с таким видом, словно и знать их не знаю. Тогда Евстахия обращалась ко мне:
– Простите, вам, случайно, не встретился Михайло Гловачки, художник, он только что здесь проходил?
Ребенок изумленно слушал и ждал, что будет дальше.
– Никогда в жизни не слыхал про такого художника! – отвечал я, словно это были действительно чужие, незнакомые мне имя и фамилия. Иногда же, для разнообразия, говорил: – Да, мадам, я его видел. Если это тот самый художник, то он пошел вон по той дорожке в сторону Видин-ворот.
Верхом абсурда было, когда как-то раз сидевшая на скамейке Евстахия спросила:
– Простите, мадам, вы не видели господина в светлом плаще, который только что здесь проходил?
На что я, словно действительно был дамой, без запинки ответил:
– Нет, я не видела здесь никакого господина в светлом плаще.
И тут Евстахия нанесла решающий удар:
– А тогда вы, может быть, видели маленького мальчика в красной шапке, он шел по этой дорожке?
При этих словах наш сын, обезумев от страха, принялся дергать ее за рукав и показывать на свою красную шапку:
– Мама! Я же здесь! Вот я! Смотри!
Ребенок весь дрожал, пытаясь убедить нас в том, чего мы вдруг, непонятно почему, не можем понять, а потом в ужасе замолчал, потрясенный мыслью, что все мы вообще друг с другом незнакомы. Что я не узнаю его. И что, а это еще страшнее, его не узнает собственная мать.
Здесь, в Нижнем городе, от одного собачника, который по вечерам выводил сюда на разминку своего хаски, я впервые услышал рассказ о ста пятидесяти шагах. Вкратце суть его сводится к тому, что тот, кто найдет в Калемегданской крепости два места, расстояние между которыми составляет ровно сто пятьдесят шагов, увидит и познает истину. Позже то же самое мне рассказали, каждый в своей интерпретации, одна женщина и какой-то старик, но ни один из них не сказал, искал ли он сам на Калемегдане две точки, удаленные друг от друга ровно на сто пятьдесят шагов, и познал ли таким способом истину.
У моей жены Евстахии в то время были подруги, среди которых существовал обычай привозить друг другу недорогие, но необычные подарки из всех своих путешествий. Евстахия всегда мечтала получить в подарок счетчик Гейгера, но ей так и не посчастливилось стать его обладательницей. Мы знали, что в Париже он продается в «Бобуре», но нам почему-то не удалось его купить. Вместо него одна из подруг привезла ей оттуда изящные визитные карточки, на которых были напечатаны только ее инициалы, а все остальное, то есть полное имя, фамилию, адрес и номер мобильного телефона, она должна была вписать собственноручно. Оригинально, правда? Как сто лет назад. Другая подруга привезла ей из Германии «шагомер», устройство, которое цепляют на пояс, и оно считает количество сделанных шагов.
Евстахия с нашим сыном, который к тому времени стал уже гораздо старше, по вечерам часто ходила гулять в Калемегдан. Однажды они возвратились с прогулки запыхавшиеся и с порога заявили:
– Мы нашли эти твои сто пятьдесят шагов! Ровно столько показал «шагомер» от Деспотовых ворот (это те, над которыми башня с обсерваторией) до кофейни в башне Якшича…
Хотя два этих объекта относятся к разным историческим периодам – башню Якшича воссоздали в наше время, а Деспотовы ворота сохранились с XV века, – я подумал, что, может быть, смогу в одной из этих точек познать истину, как говорилось в той истории. Я решил, что разумно было бы предположить, что башню Якшича заново построили на том же месте, где она когда-то и стояла. Итак, подумал я, истина ждет меня в одной из этих башен. Нужно только отважиться. Помимо того – это немаловажно – следует выбрать одну из них. Выбирать я мог между кофейней и обсерваторией. Я выбрал кофейню.
Итак, однажды вечером я отправился к башне Якшича. Один. Сел, заказал выпить и тут же за соседним столиком увидел существо, ради которого я здесь оказался. Я увидел свою истину! Это была молодая женщина лет двадцати восьми, блондинка, с несколько длинноватым носом, хорошенькая. Она пила кока-колу. Грудь женщин формой напоминает обычно или груши, или яблоки, или компот из этих фруктов. У нее была такая, как мне нравится, – груши. Это было прекрасно видно даже через пальто. Через пальто? Через него ничего увидеть нельзя. Просто я почувствовал, какая у нее грудь. Я знал это. Но это еще не все. Я захотел эту грудь. Но к своему ужасу, захотел не дотронуться до нее, не сжать, не поднести ко рту и начать сосать. Я захотел ее иметь! Носить ее, и чтобы кто-то другой, возможно сидящий рядом с ней молодой человек, делал с этой грудью все, о чем я сказал… А рядом с ней сидел парень в облегающей черной футболке. Делая глоток, он всякий раз жмурился. Я понятия не имел, кто это такой. Никогда раньше не видел его.
– Я провожу тебя до дому, – сказал он заботливо.
Это были первые услышанные мною слова из разговора за их столом.
– Но я живу совсем рядом, Добрачина, двадцать три! – примирительно возразила она.
Потом они вместе встали и вышли.
А я? А я остался со своей истиной. Окаменев и от нее, и от изумления. Эта девушка, которая пила кока-колу, да ведь это же был я собственной персоной, только три десятилетия назад. Она даже жила по адресу Добрачина, 23, где когда-то жил я. Это и было моей истиной, во всяком случае до тех пор, пока я не вышел из башни-кофейни.
А снаружи, под светом полной луны, меня как громом ударило: теперь нужно заглянуть в башню-обсерваторию! Там сейчас много народу, разглядывающего звезды. Возможно, и там я найду еще какую-нибудь истину о себе?
Но вместо того, чтобы сделать сто пятьдесят шагов до обсерватории, я медленно спустился через Малый Калемегдан к своей квартире на Дорчоле.
Нет уж, спасибо, думал я. Мне и этого более чем достаточно.
Мияке Тосиро
(Япония)
Мияке Тосиро (1976–2005) – прозаик и композитор. Его родители жили в Нью-Йорке, где он и родился. Учился в Гарварде. В Париже изучал музыку. Как композитор прославился сочинением «Жидкое время». Его книги публиковали издательства «То-киодзёгенся» и «Сорэйся». Он написал однажды: «В Северной Африке думают и считают справа налево, в Японии – сверху вниз, а в Египте – снизу вверх». Погиб в аварии на дороге.
Кассета
Добрый день. Я сижу в машине и, наговаривая на кассету эти слова, еду по шоссе, которое ведет из Сионо-Мисаки в Йокогаму. Я еду со скоростью шестьдесят миль в час; в автомобиле марки «Мазда», кроме меня, никого нет, и передо мной стоит задача сочинить новый рассказ прежде, чем я, нигде не останавливаясь, доберусь до Йокогамы. Вокруг моего автомобиля и в моем рассказе утро, справа от шоссе я вижу морское пространство и редкие деревья, на ветках которых сидят похожие на птиц черные кошки. Вот, послушайте шум волн. (На пленке слышны волны.) Это Тихий океан представился вам своим собственным голосом. Он постоянно меняет имя…
