– Звали? – появился в дверях Лаберт.
– Вызови, пожалуйста, главного прокурора, – скромно попросила Ирсана.
Ей почему-то не хотелось при этих девушках отправлять вестников собратьям, и она надеялась позже объяснить это магам без свидетелей.
Вель появился через минуту, учтиво поклонился Леаттии, мельком глянул на горничных и внимательно изучил поданные Ирсаной бумаги.
– Здесь все?
– Это только мои, – возразила служанка и упрямо закусила губу.
– Тогда я вызову прежнего казначея. – Вельтон вернул служанке ее записки, искоса глянул на герцогиню и, взяв на себя принятие решения, скомандовал горничным: – Идите в соседнюю комнату и посидите там.
Подождал, пока дверь за девушками закроется, присел к столу и отправил куда-то вестника. Затем налил себе взвару и с минуту молча пил, пряча в чашке взгляд.
– Не знаю, – нехотя буркнул он наконец, – кто придумал эту подлую шутку, но девчонок грязно обманывали. Вместо золота и украшений расплачивались липовыми векселями несуществующего банка. Теперь мне понятно, почему они так терпеливо все сносили, – мечтали в один прекрасный день выйти отсюда богатыми дамами.
– Но они же… – охнула Леа и стиснула зубы, сообразив, что служанкам просто неоткуда было узнать правду.
Да они, скорее всего, даже не подозревали о подобном коварстве, да и откуда взяться сомнениям, если все окружающие дружно лгут?
– Интересно, – пробормотала Ирсана, – а имен там нет? Ну, тех, кто расплачивался.
– Бумажки одинаковые, – покачал головой маг, – и никаких подписей нету. Можно выяснить, где они их брали, но я не удивлюсь, если окажется, что это туалетная бумага из мужской умывальни.
В дверь стукнули, и появился Лаберт.
– Ваша светлость, прибыл герцогский казначей.
– Зови всех сюда, – велел Вельтон. – И найди кого-нибудь из слуг, не бегай сам.
– А может, мне приятно, – хитро ухмыльнулся маг, бросил Леаттии лукавый взгляд и, широко распахнув дверь, важно объявил: – Ее светлость вас ждет.
Первыми вернулись особые горничные, робко присели на краешек дивана. За ними уверенно вошел казначей. Он был уже немолод, слегка полноват и улыбался очень учтиво, но не стоило обманываться его внешностью. Леаттия знала, что Мергот уже больше двадцати лет держится на своем месте благодаря безупречной репутации и неподкупности, которую не удалось опровергнуть никаким интригам и проверкам.
– Ваша светлость, – склонился он в глубоком поклоне и медленно выпрямился с достоинством человека, не опасающегося никаких неожиданностей, – вы желали дать мне поручение?
– Пока только получить консультацию. Вот эти девушки принесли кучу векселей, мне хотелось бы знать о них поподробнее.
– Увы, это просто бумага. – В черных глазах Мергота мелькнуло и погасло непонятное сожаление. – Такого банка никогда не существовало, а бумажки штамповал младший писарь и продавал по серебрушке за штуку.
Девушки не издали ни звука, только сжались и побледнели.
– И куда шли эти деньги? – нахмурилась Леаттия, начиная подозревать, что ответ ей не понравится.
– В казну, – с едва заметным вздохом пояснил казначей. – Его светлость не пропускал ни одного медяка.
– Значит, – вслух размышляла герцогиня, – Кайор, по сути, продавал своих слуг?
– Они не слуги, – внешне спокойно пояснил Мергот, но на его лицо лег налет печали. – Их всех купили.
– В нашем герцогстве позволена работорговля? – В душе хранительницы начал вскипать гнев.
– По закону – нет, – тонко усмехнулся Вельтон. – Но есть хитрый ход. Красивых бедных или одиноких девушек похищали «неуловимые» грабители и требовали с герцога выкуп. Он «спасал» бедняжек, и с тех пор они считались его должницами.
– А потом он еще и продавал их за медяки, – с ненавистью процедила Леа и жестом остановила попытавшегося что-то добавить прокурора: – Не нужно подробностей, мне уже все ясно. Слушайте мое решение. Вельтон, вызывай того писаря, пусть составляет список покупателей. Если нет записей – найди способ ему напомнить.
– У меня есть заклинание, – ухмыльнулся маг, с интересом ожидая продолжения.
– Выясни, сколько девушки могли получать за свою работу, допустим, в Сорбейне. Или в Давре. Умножьте вдвое, все-таки работали они не в веселом доме и не в таверне. И выставьте всем выдававшим векселя господам счета через столичный банк. Девушки должны получить все до медяка.
– Некоторым покупателям, – с легкой иронией негромко пробормотал казначей, – штанов не хватит расплатиться.
– Меня не волнует, где они возьмут золото, – жестко усмехнулась герцогиня. Посмотрела на ошарашенных, пока ничему не верящих девушек и поняла, что оставлять их во дворце будет неправильно. – А горничных отвезите к Миралине, пусть поживут там, пока не получат свои деньги. Заодно она проверит их здоровье.
– Знати не понравится твое решение, – отметила Ирсана, когда они снова остались вдвоем.
– Если бы они сейчас узнали, сколько их лживых правил и поступков не нравится мне, – фыркнула еще не остывшая хранительница, – то уже бежали бы куда подальше. Я ведь только сейчас поняла, Санди, что все они об этом знали, не могли не знать! И зло высмеивали бедных рабынь, изощрялись в измышлении прозвищ и оскорблений. Этим напыщенным снобам ведь невдомек, каково это – в одночасье из свободного человека превратиться в раба и не иметь никакой возможности изменить жестокую судьбу. Поверь, теперь мне ни грана не жаль никого из знатных сластолюбцев. Пусть продадут дома, поместья, титулы – но за декаду должны расплатиться сполна. А мы пока постараемся понадежнее защитить девчонок.
– Я об этом уже думаю, – кивнула Ирсана. – Дадим им амулеты, дома закроем щитами. Но если девушки все же будут опасаться выходить, на время увезем в другие города или королевства. А сейчас пора переодеваться к обеду.
– Ты можешь наряжаться хоть пять раз, – улыбнулась наставнице Леа, – а я просто умоюсь и поправлю прическу. За последние дни во мне окрепла уверенность, что правило каждые три часа менять платье, если не испачкался и не был ничем занят, придумали те, кто просто больше ничего не умеет делать.
Обед подали в малой столовой, как полагалось в те дни, когда не было празднеств или посольств. Леаттия сидела за стоящим на возвышении столом, оглядывала необычно чопорных придворных и знатных дам, решившихся приехать с поздравлениями, и пыталась сообразить, как бы в будущем отвертеться от этой обязанности – жевать под прицелом трех десятков пар глаз.
И ладно бы ей были нужны или чем-то интересны все эти люди, так нет. Все они точно так же пили тут вино и ели фаршированных рябчиков при Кайоре, посматривая на нее как на пустое место. А те, кто искренне сочувствовал ее родителям, за пять лет постепенно покинули столицу и теперь сидят где-то в своих усадьбах или провинциальных городках.
