– Да, – твердо отвечал он, – потому что желание есть акт творения, а желания обоих полов направлены друг к другу.
– И много мужчин хотели бы в следующей жизни оказаться женщиной? – спросил я иронически.
– Вероятно, очень немногие, – отвечал он. – Но буддийский постулат о том, что желание есть творение, отнюдь и не подразумевает удовольствия от следующего перевоплощения – скорее наоборот. Истинное учение утверждает, что новое рождение – расплата за корыстные желания. И доказательство тому – в высшем смысле, разумеется, – долгий путь перерождений как иллюстрация глупости и тщетности страстей и желаний.
– В этом смысле вы правы, – отвечал я, – но теорию вашу я что-то не очень понимаю.
– Хорошо, – продолжал он. – Если физические условия следующего перевоплощения определяются кармой желания, тогда пол определяется желанием полов. А желания полов направлены друг к другу. Больше всего, за исключением жажды жизни, мужчина желает женщину, женщина – мужчину. Каждая индивидуальность, кроме того, испытывает воздействие некоего врожденного женского или мужского идеала, который, как вы утверждаете, есть «призрачное отражение бесчисленных привязанностей в бесчисленных прошлых жизнях». И ненасытного желания этого вполне достаточно, чтобы в следующем воплощении обрести соответственно мужскую или женскую телесную оболочку.
– Но большинство женщин, – заметил я, – при следующем рождении хотели бы перевоплотиться в мужчин. Потому исполнение такого желания едва ли можно рассматривать в качестве наказания.
– Так что же? – парировал он. – Счастье или несчастье в новом существовании определяется не одной половой принадлежностью: оно зависит от многих факторов и совокупности обстоятельств.
– Интересная теория, – согласился я. – Не знаю, насколько она согласуется с доктриной буддизма… Да и вот что непонятно: а как быть с человеком, кто, овладев мудростью и практиками высшего закона, сумел возвыситься над искушениями пола?
– В следующем воплощении он ни мужчиной, ни женщиной уже не родится, – отвечал он. – Он воплотится там, где карма предыдущего воплощения не будет иметь влияния.
– То есть воплотится для существования на одной из небесных сфер? – с сомнением спросил я.
– Не обязательно, – ответил мой собеседник. – Он может родиться в этом мире. Но не будет ни мужчиной, ни женщиной.
– Но какое тогда он примет обличье? – спросил я.
– Обличье совершенного существа, – отвечал он. – Мужчина и женщина – существа половинчатые. В нынешнем состоянии несовершенства и те и другие могут эволюционировать только за счет друг друга. В природе любого мужчины есть зерно женщины, и наоборот. С позиции эволюции следующее существо должно будет сочетать в себе совершенство и мужчины и женщины. И это будет следующий этап развития: существо без слабостей, присущих этим половинкам, но с достоинствами, что характерны для тех и других.
– Но вы же знаете, – возражал я, – существуют священные тексты, в которых напрямую запрещается…
– Тексты эти, – прервал он меня, – относятся к созданиям несовершенным: тем, кто всего лишь мужчина и всего лишь женщина. А к тем созданиям, о которых я веду речь… И опять же я не проповедую и не вещаю истину – я только предлагаю теорию…
– А можно я изложу ее на бумаге? – спросил я.
– А почему бы и нет? – отвечал он. – Здесь есть над чем подумать.
И я записал наш разговор по памяти – так, как он мне запомнился.
Руки злой кармы
Жена даймё умирала и знала, что умирает. С ранней осени десятого года эпохи Бунсэй она не вставала с постели, а теперь начиналась весна, и уже цвели сакуры, и шел четвертый месяц двенадцатого года – 1829 год по западному летоисчислению. Она думала о сакурах в ее саду и о радостях весны. Она думала о своих детях. Она думала о наложницах мужа – их было много, и особенно о юной Юкико, которой было девятнадцать.
– Моя дорогая жена, – говорил ей даймё, – вы очень страдали все эти долгие три года. Мы делали все, что могли, лишь бы вы поправились. Мы молились за вас, ухаживали днем и ночью, отказывались от пищи – лишь бы вам полегчало. Но несмотря на всю нашу заботу, вопреки навыкам наших лучших лекарей, похоже на то, что окончание ваших дней близится. Быть может, наша скорбь будет горше вашей – ведь вы уходите, а мы остаемся в юдоли печали, в мире, который Будда справедливо нарек пылающим домом. По моему указанию – и не важно, сколько это будет стоить, – мы исполним все религиозные обряды, что ведут к вашему следующему воплощению; и все мы станем без устали молиться, чтобы вы не канули в пространство тьмы, а поскорее вознеслись в райские чертоги и достигли просветления.
Он говорил с нежностью, слегка сжимая ее в объятиях. Она, не открывая глаз, голосом, едва слышным и подобным дуновению ветерка, отвечала:
– Я благодарна, очень благодарна за ваши добрые слова… Да, это правда… Я болею долгие три года… И за мной ухаживали с неослабным вниманием и заботой… В самом деле, разве можно помышлять о мирском и свернуть с пути праведности перед самой смертью… но у меня есть одна просьба – только одна… Позовите ко мне Юкико – вы знаете, что я люблю ее, как сестру. Я хочу поговорить с ней о делах домашних.
Юкико явилась на зов господина и по его знаку опустилась на колени перед ложем. Жена даймё открыла глаза, посмотрела на Юкико и сказала:
– Ах, вот и Юкико!.. Я так рада видеть тебя, Юкико!.. Придвинься поближе, чтобы лучше слышать меня: нет сил говорить громче… Юкико, я умираю. Я надеюсь, ты во всем будешь верна нашему дорогому повелителю, поскольку хочу, чтобы ты заняла мое место, когда я уйду… Надеюсь, он будет любить тебя всегда… Даже в сотню раз больше, чем меня, и вскоре ты удостоишься более высокого положения и станешь его признанной женой… прошу тебя всегда нежно любить нашего господина: не дай возможности другой женщине похитить его у тебя… Вот что я хотела сказать тебе, моя дорогая Юкико… Ты способна меня понять?
– О моя дорогая госпожа, – запротестовала Юкико, – умоляю вас, не нужно говорить мне такие странные вещи! Вы хорошо знаете о моем бедном и низком положении – разве могла я даже мечтать о том, чтобы стать женой нашего повелителя?
– Нет-нет! – осипшим голосом отвечала жена даймё, – теперь не время для церемоний: давай говорить только правду друг другу. После моей смерти твой статус повысится, и, уверяю тебя, я хочу, чтобы ты стала женой нашего повелителя. Да, я желаю этого, Юкико, даже больше, чем достичь просветления!.. Ах! Едва не забыла! Хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что, Юкико. Знаешь, в саду растет сакура. В позапрошлом году ее привезли с горы Ёсино в Ямато. Мне говорили, что сейчас она в полном цвету, а я так хочу увидеть ее в цветении! Скоро я умру, но я должна увидеть дерево, прежде чем это произойдет. Теперь я хочу, чтобы ты отнесла меня в сад – прямо сейчас, Юкико, – так, чтобы я могла это видеть… Да, на твоей спине, Юкико, – возьми меня на спину…
В то время как она говорила все это, голос ее постепенно становился все чище и сильнее, словно желание добавляло ей новых сил; затем она внезапно разрыдалась. Юкико безмолвно преклонила колени – она не знала, что делать. Но повелитель одобрительно кивнул и произнес:
