– Если я не ошибаюсь, – произнесла хозяйка после того, как они обменялись подобающими случаю формальными приветствиями и присели друг против друга, – мой дорогой гость не кто иной, как уважаемый Тянь Чу, известный под именем Мин Ю, учитель детей моего родича, высокородного господина Чжана. Поскольку благородный Чжан – мой близкий родственник, не вижу оснований не принять наставника его отпрысков так, как полагается.
– Госпожа, – отвечал изрядно удивленный ее словами Мин Ю, – могу ли я поинтересоваться вашим именем, а также узнать, в каком родстве вы состоите с моим досточтимым патроном?
Прекрасная дама отвечала:
– По рождению я принадлежу к старинному роду Пин из города Цзинду. Я – дочь достославного Се Моу-хао. Соответственно, меня и зовут Се. Я была замужем за молодым человеком из семейства Чжан. Через этот брак я породнилась с вашим замечательным хозяином. Увы, муж мой умер вскоре после нашей свадьбы. Чтобы скрасить свой вдовий век, я выбрала это уединенное место – здесь я живу.
Звук ее мелодичного голоса был подобен журчанию ручейка весенней порой – ничего прекрасней Мин Ю не доводилось слышать прежде. Но госпожа Се была вдовой, а обычай предписывает, чтобы не компрометировать женщину, не задерживаться в ее доме надолго, если нет к тому серьезного формального повода. Поэтому, выпив обязательную в таких случаях чашку (удивительно ароматного) чая, Мин Ю поспешил подняться, чтобы откланяться. Но прекрасная Се не разрешила ему уйти так скоро.
– О нет, друг мой, – сказала она, – побудьте еще в моем доме, прошу вас. Если мой родственник узнает, что вы заглянули ко мне, а я уделила дорогому гостю столь мало внимания, возможно, он очень рассердится. Останьтесь хотя бы на ужин.
И Мин Ю остался. Душа его трепетала от счастья: прекрасней создания он никогда не встречал и полагал, что красивее Се никого не может быть на свете. В тот момент он любил ее, возможно, даже больше, чем собственных отца и мать. Пока они разговаривали, длинные вечерние тени превратились в густой фиолетовый сумрак, погас лимонный свет заката, на ночном небе высветились созвездия, что бесстрастным холодным взором с небес севера следят за тщетой живых и делами мертвых. Между тем в доме Се засветили фонари, накрыли стол для вечерней трапезы, и Мин Ю занял за ним место. Но еда мало занимала его, поскольку он не мог думать ни о чем ином, кроме чудесного лика той, которая сидела перед ним. Заметив, что гость почти ничего не ест, Се принудила его выпить вина, и они испили несколько чаш вместе. Вино было подано красное и густое, настолько холодное, что сосуды, в которые его наливали, немедленно покрывались испариной. Но согревало оно отменно, и юноше казалось, что огонь растекается по его жилам. Мин Ю пьянел, и казалось, что все кругом волшебным образом преображается: предметы обстановки вдруг начинают излучать свет, раздвигаются стены, потолок становится выше, лампы сияют, как звезды, а голос госпожи Се окутывает, вливаясь в уши как чарующая мелодия ночи. Сердце его таяло, развязался язык, и слова, что теперь срывались с губ, он, конечно, никогда не осмеливался произнести прежде. А прекрасная госпожа Се вовсе не была расположена как-то одергивать его. И хотя на губах не было улыбки, ее большие ясные глаза светились удовольствием от его речей, а страстные взоры не оставались без нежного ответа.
– Я наслышана о ваших редкостных талантах и достоинствах, – сказала Се. – Хотя я и не получила музыкального образования, но немного пою; поскольку мне выпала удача встретить настоящего профессионала, отброшу скромность и обращусь к вам с просьбой: не будете ли столь снисходительны и не споете ли со мной несколько песенок? Буду совершенно счастлива, если вы пойдете мне навстречу и дадите оценку моим музыкальным способностям.
– Почту за великую честь, – отвечал Мин Ю. – Я с огромным удовольствием сделаю это. Даже не знаю, как отблагодарить вас за то бесконечное доверие, что вы мне оказываете. Неужели я его заслуживаю?
Госпожа Се ударила в маленький серебряный гонг, на ее зов явилась служанка, принесла ноты и удалилась. Мин Ю взял свитки, развернул и принялся изучать. Уже самый вид их привел его в восторг. Бумага, на которой были начертаны иероглифы, была изысканно тонкой, бледно-желтого оттенка, а сами иероглифы выписаны в старинной манере – причудливой, воздушной, похожей на вязь паутины. Мин Ю даже подумал, как это похоже на кисть самого Хэйсун Чжэчу – божественного гения каллиграфии! Да кто иной мог начертать такие нити – разве что лапки священного насекомого? И настоящее благоговение вызвали подписи под манускриптами: там значились имена великих Юань Цзиня, Гао Бяня и Чжу Му – легендарных поэтов и музыкантов далекой эпохи Тан!
[64] Мин Ю даже не пытался сдержать возглас восторга, слетевший с его уст, – настолько драгоценным и уникальным было то, что он видел. С трудом верилось, что в руках его такие сокровища:
– О госпожа! – вскричал он. – Этим манускриптам нет цены; место им – в сокровищнице императоров! Это же подлинные автографы великих мастеров, чьи голоса звучали за пять столетий до нашего рождения! Как прекрасно они сохранились! Это те самые знаменитые чернила, о которых писано: «Столетия ми́нут, я сохранюсь, словно камень, и знаки, что начертаны мной, будут сиять, словно лак!» А как божественно вот это сочинение – песня Гао Бяня, короля поэтов и мудрейшего из правителей… Ведь пятьсот лет назад он управлял провинцией Сычуань!
– Ах, Гао Бянь! Милый Гао Бянь! – прошептала госпожа Се, и глаза ее на миг затуманились. Но это длилось лишь мгновение, и она продолжала: – Гао Бянь и мой любимый поэт. Дорогой Мин Ю, давайте споем его песню вместе – эти чудные древние стихи, эту мелодию из славных и великих лет, когда люди были благороднее и мудрее, чем ныне.
И голоса их выплеснулись в благоуханную ночь, как голоса удивительных птиц, сливаясь в чудесную мелодию. Мин Ю был совершенно околдован голосом своей очаровательной партнерши, их голоса соединились в невыразимом экстазе, казалось, душа его воспарила в горние выси, и по щекам текли слезы восторга.
Уж минул девятый вечерний час, когда наступает пора отходить ко сну, а они все продолжали беседу, пили холодное густое красное вино, пели песни далекой эпохи Тан, и так продолжалось до глубокой ночи. Не раз Мин Ю думал о том, что пора ему уйти, но каждый раз его останавливала прекрасная Се: своим удивительно мелодичным голосом она то начинала рассказывать историю о великих поэтах прошлого, то повествовала о женщинах, которых они любили, то пела ему песню – такую прекрасную, что он не мог думать ни о чем ином и не мог подняться. Но вот наконец случилась пауза – Се подлила вина в чашу, и Мин Ю не смог больше сдерживать себя: он наклонился к ней, нежно обнял и поцеловал в губы. Они были слаще и пьянее вина. И теперь поцелуи их уже не прерывались – ночь длилась, но времени они не замечали.
