С этими словами он поднялся и в то же мгновение исчез без следа.
Только тогда Хасэбэ понял, что его брат Акана убил себя, чтобы выполнить данное ему обещание.
Едва рассвело, Хасэбэ отправился в дорогу. Путь его лежал в провинцию Идзумо, в замок Тонда. Добравшись до тех мест, он узнал, что на девятый день девятого месяца Акана Соёмон совершил харакири в доме своего двоюродного брата Аканы Тэндзи, на территории крепости. Тогда Хасэбэ пришел к нему, обвинил в предательстве и убил на глазах всей его семьи, затем беспрепятственно покинул крепость.
Князь Цунэхиса узнал о том, что произошло. Но, выслушав всю историю, отдал приказ не преследовать Хасэбэ. Поскольку, хотя и был человеком очень жестоким и вероломным, не мог не ценить верность в других людях – его восхитили преданность и отвага Хасэбэ.
Нарушенное обещание
I
– Я не боюсь смерти, – сказала жена, умирая, – но есть одна вещь, которая меня терзает. Так сожалею, что неведомо мне, кому суждено занять мое место в этом доме.
– Моя дорогая, – отвечал безутешный супруг, – никто и никогда не займет вашего места в моем доме. Я никогда – слышите? – никогда не женюсь вновь.
Когда он говорил эти слова, он произносил их от чистого сердца: он на самом деле любил эту женщину, и вот теперь она умирала.
– Слово самурая? – спросила она, и слабая улыбка осветила ее лицо.
– Слово самурая! – отвечал он, ласково глядя ей в глаза.
– Тогда, любимый мой, – сказала она, – вы разрешите, чтобы меня похоронили в нашем саду? Вы ведь не станете возражать? Рядом с теми сливами, что мы посадили в дальнем углу сада. Я давно хотела попросить вас об этом, но все не решалась, потому что думала: если вы женитесь на другой, вам может быть неприятно, что моя могила рядом. А теперь вы пообещали, что другая женщина не займет моего места… Поэтому я уже не боюсь просить вас… Я так хочу, чтобы меня похоронили в саду! Я думаю, если я буду лежать там, я смогу слышать ваш голос, а весной увижу цветы…
– Я все сделаю так, как вы пожелаете, – отвечал муж, – но давайте не будет сейчас говорить о похоронах: все-таки вы не так больны, чтобы у нас не было надежды.
– Нет. Я должна сказать об этом, – произнесла она в ответ, – потому что я умру нынче утром… Отвечайте – вы похороните меня в саду?
– Да, – сказал он, – под сенью слив, что мы вырастили. И памятник у вас будет очень красивый.
– А вы дадите мне маленький колокольчик?
– Колокольчик?..
– Да. Я хочу, чтобы мне в гроб положили маленький колокольчик – такой, как носят буддийские паломники. Он у меня будет?
– У вас будет колокольчик – и вообще все, что вы пожелаете.
– Мне больше ничего не нужно, – отвечала она. А потом добавила: – Мой дорогой, вы всегда были так добры ко мне. Теперь я могу умереть счастливой…
После этих слов она сомкнула глаза и умерла. Умерла легко. Так легко, как засыпают, набегавшись, дети. Она лежала на смертном одре красивой, и на лице ее застыла улыбка.
Ее похоронили в саду – в тени деревьев, которые она так любила; положили и колокольчик. А над могилой воздвигли красивый обелиск, украшенный семейным орнаментом и надписью: «Старшей сестре, обитающей в чертоге мерцающих теней под сенью цветущих слив в океане сострадания».
Но минул примерно год со смерти жены, и родственники и друзья самурая принялись настаивать, чтобы он снова женился.
Они говорили:
– Вы же еще совсем молодой мужчина. К тому же единственный сын своих родителей. Ко всему прочему у вас нет детей. Как самурай, вы обязаны жениться. Если вы умрете бездетным, кто вознесет молитвы и исполнит погребальный обряд? Кто будет хранить память предков?
Его так донимали, что в конце концов он сдался и обещал жениться снова. Его невесте исполнилось всего семнадцать лет. Она была так миловидна, что самурай почувствовал, что способен полюбить вновь, несмотря на то что в саду подле дома немым упреком возвышался обелиск на могиле его первой жены.
II
Ничто не огорчало молодую жену и не мешало вкушать прелести супружества. Но счастье ее длилось только шесть дней, а на седьмой супруг был призван на службу – ему предстояло провести ночь в замке. В этот вечер, когда он впервые был вынужден оставить ее, женщина ощутила тревогу, природа которой была ей неведома. Она отправилась спать, но не смогла заснуть. Ей казалось, какое-то напряжение разлилось в воздухе, какая-то тяжесть – так бывает, когда приближается буря.
Ночь длилась, наступил час Быка, и ей послышалось, будто где-то вдалеке зазвенел колокольчик – маленький колокольчик, какой обычно носят паломники. И она подумала, что один из них, видимо, случайно забрел в самурайский квартал – хотя что он может делать здесь в такой час? Тем временем звон колокольчика прервался, а затем, после паузы, возник вновь. Но теперь звук был куда ближе и раздавался яснее. Понятно, странник приближался. Но почему звук его колокольчика шел не от дороги, как должно быть, а со двора?.. Тут разом вдруг заскулили и завыли собаки – это было так необычно и так страшно!.. И ужас проник в сердце. Так бывает во сне: спишь – и вдруг просыпаешься от приснившегося кошмара… А колокольчик звенел уже точно в саду, а потом – подле самого дома… Женщина попыталась было встать и позвать служанку. Но обнаружила, что не может подняться, не может даже пошевелиться… и голос отказался повиноваться ей. А колокольчик все ближе, ближе и ближе, и… О, как страшно воют собаки!.. А потом, бесшумно, словно тень, в ее комнату скользнула женщина, хотя двери, как и были, остались заперты на засовы и ни одна из ширм даже не шелохнулась… На женщине был погребальный саван, а в руках она держала колокольчик – точно такой, что носят паломники. Она давно умерла, и потому глаз у нее не было; волосы распущены, и они почти закрывали лицо. И без глаз она смотрела сквозь них на девушку; и не было у нее языка, но она говорила:
– Не жить тебе в этом доме! Как и прежде, здесь я хозяйка! Ты обязана уйти. И никому не должна говорить, почему уходишь. А если скажешь ЕМУ, я разорву тебя в клочья!
И она исчезла – растворилась в воздухе, – едва погасло эхо ее слов. А юная супруга потеряла сознание от ужаса. И очнулась, лишь когда разгорелось утро и лучи солнца проникли в опочивальню.
В радостном свете дня она, однако, засомневалась в реальности того, что увидела и услышала, и подумала, что это был сон. Но слова мертвой женщины так сильно напугали ее, что она не отважилась поведать о своем видении – ни мужу, ни кому бы то ни было. К тому же она почти убедила себя, что это был только сон – ужасный сон; она даже заболела, но причиной недомогания был ночной кошмар.
Однако следующая ночь убедила ее в обратном и рассеяла сомнения. Настал час Быка – и завыли и заскулили собаки. И зазвенел колокольчик; и звук его, приближаясь, шел со двора; и вновь молодая хозяйка не смогла подняться и позвать на помощь; и вновь мертвая женщина вошла в спальню и прошипела:
