Но с самураем явно что-то случилось: речь его была крайне замедленна, и он явно сам был поражен этим обстоятельством – он почти не мог говорить и едва выдавливал из себя слова. К тому же он заикался, противоречил себе, но вины не признавал. Тогда управляющий делами князя приказал, чтобы Аракаву били бамбуковыми палками до тех пор, пока не скажет правду. Но похоже было на то, что тот не мог не только ни в чем признаться, но даже членораздельно разговаривать. Тем не менее наказание продолжили до тех пор, пока чувства не покинули самурая и он не потерял сознание.
Старику Кодзи, который сидел в тюрьме, рассказали о том, что произошло с Аракавой. Он выслушал и засмеялся. Но некоторое время спустя заявил тюремщику:
– Слушайте! Этот самый Аракава действительно ужасный негодяй, и я совершенно сознательно устроил все таким образом, чтобы его подвергли суровому наказанию – в надежде выправить его дурные наклонности. Но теперь прошу вас: сообщите господину управляющему, что Аракава на самом деле не мог знать правды, и скажите, что только я смогу дать внятное объяснение всему произошедшему.
После этого старик вновь предстал перед важным чиновником и дал ему следующие пояснения:
– В любой картине великих художественных достоинств обязательно заключен дух. А потому она обладает собственной волей и, разумеется, может отказаться от разлуки с автором. И даже с тем, кто владеет ею по праву. Существует множество историй, которые доказывают, что великие картины обладают собственной душой. Хорошо известно, например, что ласточки, которых изобразил на своей картине, нарисованной на раздвижной перегородке [фусума], гениальный Хогэн Энсин, время от времени покидают ее, чтобы порезвиться на просторе, и на картине нетрудно разглядеть те места, откуда они улетели. Ведомо также, что лошадь, нарисованная на одном известном какэмоно, имеет привычку покидать его по ночам, чтобы пощипать травку. В нашем случае, я думаю, имело место следующее. Поскольку князь Нобунага не был, скажем так, добросовестным приобретателем моей картины, она захотела, чтобы изображение исчезло – и оно на самом деле исчезло, едва какэмоно развернули перед владыкой. Но если вы дадите мне цену, которую я запросил, – сто рё золотом – я думаю, изображение – то, что сейчас отсутствует, – проявится. В самом деле, давайте попробуем! В этом нет никакого риска, поскольку, если изображение не появится, я тут же верну деньги.
Историю передали князю. Пораженный услышанным, он повелел уплатить затребованные сто рё и отправился лично посмотреть на результат. В его присутствии какэмоно развернули, и, к изумлению всех присутствующих, изображение во всех, даже самых мельчайших деталях появилось. Правда, оказалось, что краски слегка поблекли, да и фигуры грешников и демонов уже не выглядели так убедительно и правдиво, как прежде. Произошедшая метаморфоза не ускользнула от глаз владыки, и он потребовал у старика объяснить причину. Кодзи отвечал:
– Картина, которую вам довелось видеть в первый раз, была бесценна. То, что вы видите сейчас, имеет цену – она стоит ровно столько, сколько вы за нее уплатили, а именно – сто рё золотом. Изображение цене полностью соответствует. А разве могло быть иначе?
Услышав ответ, владыка, да и все присутствующие решили – не только бессмысленно, но и опасно было бы продолжать дискуссию и возражать старику. Его незамедлительно освободили и отправили восвояси. Получил свободу и Аракава – уж он-то искупил свою вину сторицей.
Но у этого Аракавы имелся младший брат по имени Буити. Он был самураем и тоже подвизался на службе у князя Нобунаги. Буити очень разгневался, когда его брата наказали палками и заключили в тюрьму. Потому решил, что обязательно убьет старика Кодзи.
Старик, очутившись на свободе, сразу поспешил в винную лавку и потребовал выпивки. Буити следил за ним и, едва тот зашел в питейное заведение, тут же заскочил следом, схватил, повалил на пол и отрубил ему голову. Затем забрал те сто золотых монет, что заплатили за картину. После этого Буити завернул голову в тряпку, положил туда же деньги и поспешил домой, чтобы показать все это старшему брату.
Придя домой, он развернул свою ношу, но… Вместо головы там оказался пустой сосуд из тыквы – в такой обычно наливают вино, а вместо денег – ком грязи…
Еще больше братьев обескуражили вскоре поступившие известия из винной лавки: обезглавленное тело исчезло. Но как это случилось и куда оно делось – этого никто не знал и не видел.
Примерно с месяц о старике Кодзи ничего не было слышно. Но однажды вечером, где-то дней через тридцать после упомянутых событий, на самом пороге дворца князя Нобунага обнаружили мертвецки пьяного старика. Тот спал непробудным сном и оглашал округу храпом. Храпел он очень громко, и звуки эти напоминали скорее раскаты грома, нежели дыхание человека. Подойдя к нему, стражник увидел, что это не кто иной, как старый Кодзи. За эту наглую выходку старика немедленно схватили и бросили в тюрьму. Но, даже оказавшись в узилище, он не проснулся. Более того, он беспробудно спал десять ночей и десять дней, оглашая округу ужасными руладами, и слышно их было далеко в округе.
Надо сказать, что в это время было не до старика Кодзи. Развивались иные события: в результате вероломного заговора князь Нобунага был убит, а власть узурпировал в недавнем прошлом его ближайший соратник некий Акэти Мицухидэ. Правил он совсем недолго – всего двенадцать дней. Тем не менее власть в Киото теперь принадлежала ему.
И вот ему рассказали о деле старого Кодзи. Он приказал стражникам привести к нему старика. Приказ выполнили, и тот предстал перед новым повелителем. Мицухидэ разговаривал с ним вежливо, обращался как с гостем и повелел накрыть стол разными яствами. Когда старик поел, Мицухидэ спросил его:
– Я слышал, что вы большой любитель вина. Сколько вина вы можете выпить за один присест?
Кодзи отвечал:
– Да я и сам не знаю точно, сколько могу выпить. Пью до тех пор, пока не захмелею.
Тогда повелитель приказал поставить перед ним бочонок вина и велел слугам, чтобы те наполняли его чашу, как только он захочет. И старик принялся выпивать. Он выпил десять больших чаш, но одиннадцатую ему не налили: больше он не попросил, да и слуги доложили, что бочонок опустел.
Все присутствующие, разумеется, были немало поражены этим праздником пьянства, а князь спросил Кодзи:
– Скажите, теперь вы вполне довольны?
– Ну да, – отвечал старик, – можно сказать, что я доволен вполне. А в благодарность за вашу августейшую доброту, – продолжал он, – я покажу, что я умею. Познакомлю со своим искусством. Для этого, пожалуйста, посмотрите на тот экран.
Он показал на огромный бумажный экран, склеенный из восьми полос, что занимал одну из стен покоев. На нем были изображены восемь видов священного озера Оми. На одном – прекрасная гладь озера, а вдалеке – фигурка человека, управляющего лодкой. Лодка и человек были совсем крошечные: на пространстве полотна они занимали едва ли больше квадратного дюйма. Старик махнул рукой в сторону лодки, и все увидели, что та сдвинулась с места и заскользила по водной глади к переднему плану картины. Очень быстро она увеличивалась в размерах, становясь все больше и больше. И вот уже можно было разглядеть того, кто управлял лодкой; вот его черты стали видны совершенно отчетливо… Лодка подплыла к краю картины, обретя реальные очертания и размеры – до нее можно было почти дотронуться рукой! Тут все увидели, как прибывает вода на полотне… Она вспучилась, а затем вдруг хлынула через край картины прямо в покои дворца и тут же затопила пол. Люди принялись подбирать полы халатов, а вода продолжала подниматься и уже дошла почти до колен. В этот момент лодка – самая настоящая рыбацкая лодка! – скользнула с экрана и… вплыла в зал. Все отчетливо видели, как лодочник взмахнул веслом, и слышали, как оно ударило о воду… А та все поднималась и уже была по пояс. Затем лодка подплыла к Кодзи, и тот запрыгнул в нее… В тот же момент лодочник развернул суденышко, и оно поплыло в обратном направлении – оно удалялось, быстро уменьшаясь в размерах. Едва лодка стала отдаляться, как вода начала убывать, словно отлив гнал ее обратно на картину! И вот лодка уже оказалась вдалеке – почти там, где была изначально, и… вся вода исчезла! А челнок между тем превратился в едва различимую точку – не больше квадратного дюйма, а затем и вовсе исчез!
