Она нырнула в глубину и исчезла. Прошло несколько мгновений, и я увидел ее вновь. Теперь она плыла не одна: верхом на ней сидел человек. На нем были богатые одежды, а волосы уложены в особую, очень сложную прическу. Понятно было, что человек это непростой – выглядел он как настоящий принц. Обращаясь ко мне, он сказал: «Я принес вам весть от самого Короля-Дракона. Он узнал о вашем желании хотя бы ненадолго превратиться в рыбу, чтобы насладиться свободным плаванием в глубинах вод. Поскольку вы спасли жизнь множества водных созданий и всегда сострадали живым существам, бог вод дарует вам обличье золотого карпа, и теперь вы сможете наслаждаться, плавая в глубинах. Но вам следует соблюдать осторожность и не есть других рыб. Нельзя вам также есть пищу, что предназначена рыбам, даже если от нее исходит запах, перед которым вы не в силах устоять. И особенно вам следует опасаться рыбаков – они могут поймать вас. А еще – берегите данное вам тело. Постарайтесь не повредить его».
С этими словами рыба и ее седок нырнули в глубину и исчезли из виду. А я взглянул на свое тело и увидел, что все оно покрыто чешуей, крупной и сияющей – как золото. И еще обнаружил, что у меня плавники, и понял, что превратился в золотого карпа. А потом я узнал, что могу плавать, где только захочу.
И я поплыл, и посетил множество прекрасных мест, и наслаждался тем, что видел. Иногда мне хватало отблеска от луча солнца, что танцует на поверхности вод, а иногда я подолгу любовался отражением холмов и деревьев, что склонились над водой, восхищался причудливой игрой изломанных теней на водной ряби, дрожащей под ветром… Особенно мне запомнился берег одного острова, – может быть, этим островом был Окицусима, а может – Тикубусима. Он отражался в воде отвесной красной стеной. Иной раз я подплывал к берегам так близко, что мог даже разглядеть лица людей, слышать голоса и разговоры тех, кто шел по пляжу. Случалось, я даже засыпал у самой поверхности озера, но меня вдруг будил удар весла приближающейся лодки. По ночам я восхищенно наблюдал причудливую игру лунного света, что струится по волнам… Однажды меня сильно напугали рыбаки из Катасэ, когда вышли целой флотилией на ночную ловлю, – я едва успел укрыться от их сетей… Бывало, погода портилась – холодало, налетал ветер, – тогда я уходил на глубину. Очень глубоко – даже на тысячу футов, – и там резвился у самого дна. Но после двух или трех дней этого ни с чем не сравнимого беззаботного удовольствия я почувствовал голод и вернулся обратно в надежде приискать что-нибудь съестное. Как оказалось позднее, в то же самое время рыбак Бунси отправился половить рыбу. Я увидел, как он забросил снасть. На крючок он насадил нечто такое, что так хорошо пахло!.. Но тут я вспомнил предостережение Короля-Дракона и метнулся восвояси, говоря себе: «Ни при каких обстоятельствах я не стану есть пищу, что приготовлена из рыбы, ведь я – верный ученик Будды!» Однако через некоторое время голод мой стал нестерпим настолько, что я не мог доле бороться с искушением и поплыл обратно к наживке, что забросил Бунси. Я плыл и думал: «Даже если Бунси и поймает меня, он не причинит мне зла, ведь мы с ним такие давние друзья!» Не мог я противостоять искушению: приманка на крючке источала такой аромат, что голова шла кругом, и я заглотил ее… В тот же момент леска дернулась, и Бунси поймал меня. Он тащил меня из воды, мне было больно, и я закричал: «Что ты делаешь? Ты же поранил меня!»
Но он, казалось, не слышал. Он выдернул крючок из моей губы и бросил меня в корзину. А затем отнес к вам домой. Когда корзину открыли, я увидел, как вы – Сукэ и Дзюро – играете в го, а Камори смотрит на вас и ест персики. Потом все вместе вы пошли на веранду посмотреть на меня и восхитились, какая большая попалась рыба!
Я закричал тогда что было сил: «Я не рыба! Меня зовут Коги! Я – священник Коги! Пожалуйста, отпустите меня, я хочу вернуться к себе в храм!»
Но вы только хлопали в ладоши от восторга и не обращали ни малейшего внимания на мои слова.
Затем повар отнес меня на кухню и бросил (я ударился, мне было так больно!) на разделочный стол. Там лежал ужасный огромный острый нож. Левой рукой повар прижал меня к столу, а правой взялся за этот нож…
И я закричал, обращаясь к нему: «Как можешь ты поступать столь жестоко! Ты хочешь убить меня! Меня – верного слугу Будды! Помогите! Помогите!»
Но через мгновение я почувствовал, как сталь вошла в мое тело, и меня пронзила боль – ужасная, непереносимая боль! – в этот самый момент я очнулся и увидел себя здесь, в этом храме!
Когда священник окончил свой рассказ, все, конечно, были поражены. А затем заговорил Сукэ:
– Теперь я припоминаю, что, когда мы рассматривали рыбу, челюсти ее все время шевелились, но мы не слышали никакого голоса… Теперь мне немедля следует отправить слугу домой – пусть соберет остатки рыбы и опустит их в озеро.
А Коги вскоре оправился от болезни, снова вернулся к своим кистям и краскам и создал еще много полотен. А потом, уже много лет спустя после смерти художника, случилось так, что несколько его картин с изображением рыб упали в воду… И что бы вы думали? Едва те очутились в озере, как нарисованные рыбки тут же сорвались со своих мест на шелке и на бумаге и, вильнув хвостом, скрылись в глубине вод.
Мимолетные видения неведомой Японии
Кицунэ
Из сборника «Glimpses of Unfamiliar Japan», 1895
I
Возле любой тенистой обочины и в каждой старинной роще, на вершине почти любого холма и на окраине любой деревушки, вы можете увидеть, путешествуя по Хонсю, какой-то маленький синтоистский храм, перед которым или по обе стороны которого расположились каменные фигуры сидящих лис. Обычно таких фигур бывает две и они обращены друг к другу. Но их может быть и дюжина, или два десятка, или несколько сот, и в этом случае большинство фигур будут совсем крошечными. И более чем в одном крупном городе вы можете увидеть во дворе какого-нибудь большого мия несметное число каменных лис всевозможных размеров, от совсем игрушечных, в несколько дюймов высотой, до колоссов, постаменты которых возвышаются над вашей головой, рассевшихся вокруг храма рядами по ранжиру многими тысячами. Такие храмы и святилища, как всем известно, посвящены Инари – богу риса. Немало попутешествовав по Японии, вы однажды поймаете себя на том, что всякий раз, когда вы пытаетесь припомнить любые сельские места, вами посещенные, в каком-то уголке или закутке такого воспоминания возникает пара позеленело-серых каменных лис с отбитыми носами. В моих собственных воспоминаниях о путешествиях по Японии эти фигуры сделались совершенно непременными, как некая живописная принадлежность ландшафта.
В пригородах столицы, да и в самом Токио – а иногда также и на городских кладбищах, – можно увидеть великолепные идеализированные фигуры лис, изящных, как борзые собаки. У них продолговатые зеленые глаза из кристаллического кварца или какого-то иного прозрачного материала; и они производят неизгладимое впечатление неких мифологических персонажей. Но повсюду в глубинке фигуры лис исполнены намного менее артистично. В Идзумо, в частности, такое каменное ваятельство принимает решительно примитивные формы. В провинции богов фигуры лис на удивление многочисленны и разнообразны по своему виду – фигуры смешные, причудливые, гротескные или ужасные, но по большей части всегда очень грубо изваянные. Однако я не стану утверждать, что по причине этого они менее интересны. Работа скульптора с Токайдо воплощает общепринятое художественное представление о легком изяществе и потусторонности. Деревенские лисы Идзумо лишены изящества: они сработаны грубо; но они выдают в бесчисленных необычных воплощениях личные фантазии своих творцов. Они пребывают в различных настроениях – эксцентричном, апатичном, любопытствующем, угрюмом, игривом, ироничном; они и посматривают, и подремывают, и поглядывают искоса, и подмигивают, и посмеиваются; и они ожидают, с блуждающими улыбками; и они прислушиваются, навострив уши, и подслушивают как-то украдкой, при этом рты их приоткрыты или плотно закрыты. Все они изумительно индивидуальны и неповторимы, и у большинства из них насмешливо-понимающее выражение, даже у тех, носы которых отбиты. Более того, эти древние сельские лисы обладают неким естественным очарованием, которого лишены их современные токийские сородичи. Время набросило на них различные пятнистые покровы красивых нежных оттенков, пока они восседали на своих постаментах, вслушиваясь в суетность минующих столетий и загадочно усмехаясь, свысока взирая на человечество. Их спины покрыты тончайшим зеленым бархатом древних мхов; их ноги покрыты пятнами, а кончики хвостов расцвечены матовым золотом или серебром нежной сусальной плесени. Излюбленные места их обитания – это места самые восхитительные: высокие тенистые рощи, где угуису рассыпает свои трели в зеленом сумраке, над каким-нибудь безмолвным святилищем, с его каменными фонарями и львами, настолько заросшими мхом, что кажутся выросшими прямо из земли, подобно грибам.
