– А ежели к делу… Мы выехали мгновенно, как только пришла подмога, шли очень быстро, занимая единственную дорогу на Киев. Если во Владимире и остались лазутчики князя Юрия, они не смогут обогнать нас, ибо им пришлось бы пробиваться через леса, растаявшие болота и вскрывшиеся ото льда реки. Нам надо скакать вперед, не останавливаясь, и тогда мы сохраним неожиданность нападения. Князь Юрий не сможет собрать свои войска, стоящие в Остерском Городке и в Переяславле, не говоря уже о диких половцах. Я думаю, он из Киева выбежит.
– Есть еще желающие? – вопросил князь, потом встал. – Тогда будем думу заканчивать. Что ж, бояре, вы действительно вышли со мною из Русской земли, свои села и свое добро оставив, захваченное жадными суздальцами. И я тоже не желаю отречься от завещанного мне блаженными моими дедом и отцом. Посему я или свою голову сложу, или верну ваше и свое добро. Если вдруг настигнут меня Володимирка с Андреем – пусть я с ними увижу Божий суд! Если же меня встретит Юрий с иными сыновьями – пусть и с ними меня Бог рассудит! Вперед! Пока собирались на думу, пока совещались, кони были напоены-накормлены и немного отдохнули – а мы, люди привычные, и в седлах подремлем!
Так и сделали. С первыми лучами солнца конники приободрились, а митрополит Клим проснулся и принялся жаловаться на свою судьбу. Полусонный Хотен слушал его с раздражением. Сетовать надо было бы келейнику, почти всю ночь правившему возком, а не митрополиту, благополучно выспавшемуся под шубой. Радко тоже ворчал: он не привык ездить в обозе и тяжко переносил необходимость обходиться слухами о том, что делается в голове войска. Зато смуглянка Прилепа, она же Прилеп, новый слуга Хотенов, стойко переносила трудности похода и усердно кашеварила, избавив от сей обязанности довольного Хмыря.
Первая тревожная остановка произошла перед Дорогобужем. Впрочем, вскоре по цепочке прокричали, что это горожане вышли встречать великого князя Изяслава с крестами и открыли для него городские ворота, а сейчас Изяслав выслушивает старцев градских. Державший город сын князя Юрия Глеб из Дорогобужа сбежал. Хотен, кивнув с облегчением, пересел с Рыжка на Беляна.
Вот конники впереди, наконец, тронули шагом, потом, несколько растянувшись вдоль дороги, перешли на рысь. Показался Дорогобуж, стольный город Дорогобужского княжества, а сам маленький, ничего не скажешь. Горожане стояли на пригорке вдоль дороги, махали руками, священники в торжественном облачении пели канон под крестами и хоругвями, девки и молодицы улыбались дружинникам, бабы держали в руках уже пустые посудины от молока и кваса. Какой-то мужичонка побежал рядом с Хотеном:
– Что ж вы, храбрецы, иноземцев на Русь ведете?
– А великий князь не даст безобразничать. Венгры помогут прогнать Долгорукого – и домой.
Мужичонка наддал, смешно поднимая коленками полы длинной шубы, и вдруг вынул из-за пазухи калач и протянул Хотену. Поблагодарив, емец обернулся назад, чтобы предложить угощенье отцу митрополиту, и увидел, что тот, стоя в возке и левой рукою держась за плечо келейника, десницею благословляет горожан.
Когда такая же заминка случилась перед следующим городом на большой дороге, Корческом, Хотен уже почти не тревожился, тем более что Изяслав, обойдя по лугам Корческ, расположил войско на ночной привал.
Неприятности начались, когда пришлось переправляться через Случ. Возок отца митрополита дружинники переносили буквально на руках – до того наполнилась талой водою речка, в иное время неопасная. Тут обоз нагнали два разведчика. Выливая воду из сапог после переправы, один из них вполголоса рассказал Радко, что видел, как за Дорогобужем огромное войско Володимирки Галицкого переправляется через Горынь. Когда разведчики поскакали по обочине искать великого князя, Радко поделился новостью с Хотеном.
– Ничего, Радко, они на два дня пути отстают…
– А разведчики – они что ж, по-твоему, по воздуху сюда перелетели? Не думал я, что ворог так близко. Ты только старика митрополита не пугай.
По цепочке прошла весть, что великий князь приказывает не останавливаться. Однако на следующий день, когда большая часть войска переправилась через Ушу и на левом берегу неглубокой и в водополье речушки оставалась только часть обоза, произошла замятня. Из леса на полном скаку выскочили несколько дружинников из задних сторожей, один – склонившись к конской гриве, и когда проскакал он мимо Хотена, увидел тот, что из его спины торчит стрела. Хотен возблагодарил всех на свете богов за то, что не снимал все эти дни и ночи доспеха.
– Уходите, уходите! – закричал самый дюжий из сторожей, размахивая над головой нагайкой. – За нами скачут стрельцы-галичане! Плюньте на очередь к броду, мужи! Переправляйтесь все разом, где придется!
Все возы с левого берега вперемешку с дружинниками дружно бухнулись в речку, подняв тысячи брызг. Хотен и не заметил, как возок отца митрополита оказался на правом берегу Уши. Радко выматерился, с отвращением попытался смахнуть жидкую грязь с бороды, отобрал у толстого дружинника копье и заорал:
– Соломина! Хмырь! Прилеп! За отца Клима отвечаете головой. Везите его к Изяславу в лес!
Тем временем один из сторожей ускакал вперед, наверняка докладывать великому князю, а остальные рассредоточились по опустевшему правому берегу речки, принялись доставать тетивы и навязывать их на луки. Хотен вслед за Радко отъехал в лес, и они укрылись за первыми же стволами старых сосен.
– А мы с тобой, друг-боярин, здесь больше пригодимся, – уже почти спокойным голосом заявил Радко. – Копьем не обзавелся, так приготовь меч. Давай я тебе повязку навяжу, а ты мне.
Хотен, торопясь, обвязал белой тряпицей десницу Радко, а тот, пыхтя, повязал такую же повязку ему. Оглянулся емец, проверяя, успели ли увезти отца митрополита, и встретился с вытаращенными глазами Прилепы – и кого этим она напомнила? На саврасом коне, выпряженном из воза, в неизвестно где добытой, мешком на ней сидевшей кольчуге и с заветным скрамасаксом хозяина, она, в чаянии воинских подвигов, украдкой к ним присоединилась. Не выбирая слов, Хотен шуганул ее охранять отца митрополита.
На левом берегу из лесу тем временем выехала довольно густая цепь лучников и пустила по стреле.
– Велес забирай, и у галичан белые повязки, да только на щуйце! Как бы в бою не перепутать, – проворчал Радко. – И что за блажь была брать с собою сию девку? Еще раз ослушается, самолично выпорю.
На правом берегу прибавилось Изяславовых лучников. Перестрелка усилилась. Все чаще ойкали, матерились и отъезжали в лес раненые. Постепенно стрелки из обоих станов осмелели и начали переезжать речку. Вот и прямо напротив чащи, где притаились децкий и емец, через реку перескакали, положив стрелы на луки и озираясь, три стрелка с белыми повязками на левых руках.
– Наконец! – выдохнул Радко. – Они наши, сии галичане! Я сбрасываю с коня и стараюсь захватить крайнего справа, а твоя задача – не дать двум другим его у меня отбить! От стрел прикройся конем, опусти забрало! Ну, с Богом!
Подбодренные шпорами, с возмущенным ржанием кони вынесли бояр на стрелков столь внезапно, что те не успели толком прицелиться. Стрелы просвистели мимо. Мало что высматривая через щель шлема, Хотен усердно рубил мечом перед собою – и не без успеха: один галичанин свалился в реку и ничком поплыл по течению, второй выронил лук и стремглав ускакал на свой берег.
