— Мне надо кое-что сказать, Лей. Ты знаешь, я слышал, что у людей бывают срывы, но раньше для меня это ничего не значило. Потом, в этом году, это случилось. Ты начала говорить о детях, помнишь?
Лей кивнула.
— Ну я испугался. У меня никогда не было отца. Не было примера. Я знал, что мои родители развелись. Хотя моя мать никогда не говорила о нем, я понял, что это запрещенная тема из-за чего-то отвратительного. Я подозревал, что это связано со мной.
— Рей, мы можем поговорить об этом позже.
— Нет. Потому что у меня плохие новости. Получается… по крайней мере исходя из того, что я обнаружил после принудительного генеалогического исследования, которое провел, — он усмехнулся, — что был прав. Мой отец был грязным ублюдком. Он годами преследовал мою мать. Из-за него мы убегали все те годы, словно перепуганные зайцы.
— Откуда ты знаешь, Рей? — спросила Лей.
Он рассказал им о ключах, о домах и, наконец, о кассетах.
— Зачем твоя мать их записывала? — спросила Кэт. — И затем прятала в этих домах?
— У меня есть теория. Она боялась, что он ее настигнет. Она, наверное, хотела, чтобы эти кассеты попали в полицию как улики против него, если он обидит или даже убьет ее.
— Но они же были спрятаны.
— Если бы ее убили, в доме был бы произведен обыск, и кассеты, конечно же, нашли бы.
Лей озабоченно нахмурилась.
— Значит, вот что ты выяснил об отце. Ни у кого нет идеальных родителей, Рей.
— Я так много думал о том, как можно повредить себе, — упрямо продолжал он, — из-за всех этих вопросов. Из-за того, что постоянно чувствуешь боль из-за вещей, которые произошли и которые ты не в силах изменить. С тех пор как ты ушла, я намного лучше понял, что такое любовь. Это… — он не мог найти слов, — как дом со стенами, которые изменяют цвет, форму, расположение каждый день, место, в котором так бурлит жизнь, что оно никогда не перестает изменяться. Я хочу сказать тебе… Я больше не боюсь этого.
Они долго смотрели друг на друга, потом обнялись. Подобный шаг заставил Кэт затаить дыхание.
Когда они наконец оторвались друг от друга, Рей завел мотор и выехал на дорогу.
ГЛАВА 30
Эсме, стоя у двери в подвал, попятилась. Она слышала, что ее сын там, внизу, любовь всей ее жизни. Она хотела, чтобы хотя бы он понял.
Открыв дверь в подвал и не включая свет, она начала медленно спускаться, держась за перила.
Рей барахтался в полной темноте подвала. Кэт сунула ему в руку маленький фонарик. Его свет отбрасывал на стены неясные тени.
Он услышал какой-то шорох возле двери.
«Эсме», — подумал он.
Вместо того чтобы беспокоиться об этом, он посветил вокруг. Он заметил паутину и влажность, хотя в этом месте, согласно его чувству архитектора, должно было быть сухо.
— Мама? — позвал он, сделав несколько шагов.
Ее голос, слабый, словно запах на ветру, донесся с очень близкого расстояния. Она стояла всего в полуметре от него. Он почувствовал, как она прикоснулась к его щеке.
— Здесь.
— Мама?
Он услышал, как она еще больше приблизилась. Рей слышал, как стучит его сердце. Он думал, что слышит и ее сердце тоже.
— Значит, ты вломился в мой дом.
— Ты забрала ключи. Ты не собиралась открывать. Нам надо поговорить, мама.
Она ответила:
— Я надеялась, что Лей никогда не вернется. Я думала, если она не вернется, у нас все будет в порядке. Мы сможем жить как всегда.
— Я люблю ее, мама. Я хочу, чтобы она вернулась домой.
— Да. Думаю, эта Кэт взвинтила тебя, не так ли? Думаю, мне стоит на нее рассердиться.
— У Кэт была своя причина искать Лей, которая ни к тебе, ни ко мне не имеет никакого отношения, но я рад, что она помогла мне найти ее.
— Неважно. Тот же результат. Лей у меня на пороге. И Кэт. Они ждут там. А мне что делать? Хороший вопрос.
— Ты нанесла вред Лей, мама, поранила ее резцом. Ради всего святого, ты почти…
— Я старалась, — смех Эсме был сухой и трескучий. Она отступила назад в темноту. — Я надеялась, что она умерла. Но не повезло. Мне никогда не везло.
— Ты пила. Я чувствую.
— Я не настолько пьяна, чтобы не видеть, что ты вломился в мой дом, как и она.
— Мы должны придумать, как помочь тебе, мама. — В темноте было сложно что-то предпринять. — Давай включим свет.
— Ты бы сам никогда не поехал ее искать. Ты бы отпустил ее, потому что я тебя научила этому, Рей, научила отпускать людей и вещи. Научила двигаться дальше, приспосабливаться к новым условиям. Нужно было быть смелым, чтобы жить так, как жили мы.
— Она моя жена — это другое. Я никогда не хотел ее отпускать.
— Каждый раз, когда мы переезжали, я напоминала тебе, что я твоя опора. Мы вдвоем были хорошей семьей. Нам больше никто был не нужен.
Свет фонарика упал на что-то — расшатанные кирпичи.
Он потрогал их пальцем — кусок цемента отвалился.
— Я говорил тебе, что это дерьмо. Непрофессиональная работа.
— Не трогай стену, Рей, — потребовала мать. — Это мой дом. Моя жизнь.
— Здесь настоящая проблема с этими кирпичами. Тут надо все немедленно починить, — сказал он.
Он понимал, что эти его слова не к месту, но ничего не мог поделать. Ему было так удобно в роли человека, который умел решать строительные проблемы.
Его мать снова рассмеялась. Он посветил на ее лицо и услышал ее смех, увидел страшную улыбку. У нее в руке что-то блеснуло.
— Что там у тебя?
— О, хорошо, — сказала она. — Думаю, время пришло.
— Я чего-то не понимаю?
— У тебя есть все ключи, которые тебе нужны, — сказала Эсме.
— Где чертов свет? — закричал Рей. — Что это? — Он возился со стеной. Сначала вывалился один кирпич, потом другой. — Какое-то отверстие.
Он засунул туда руку.
— У тебя нет права приходить сюда и вторгаться в мое прошлое.
Рей опустил фонарик. Увидел большой поблескивающий нож. Один из ее самых острых ножей.
В ту ночь, когда Рею было двенадцать, он спал в маленькой комнате в задней части дома. Эсме оклеила ее голубыми и зелеными обоями со спортивными картинками, поскольку в том возрасте он болел за несколько национальных команд. Он смотрел игры по субботам и воскресеньям, как Генри много лет назад. Он был генетически запрограммирован наслаждаться видом того, как мужчины ударяют битами по мячу, бегают и сбивают друг друга с ног.
Эсме иногда засиживалась допоздна. Она смотрела свои любимые сериалы, наслаждаясь одиночеством.
