Новые ученики смотрели на него как на диковинное явление, явно заинтригованные его загадочностью. И почему он два раза в неделю посещает кабинет ректора?
Отправив Эугенио обратно в семинарию, его отец сеньор Антунес написал падре письмо, где подробно рассказал о произошедшем во время каникул и просил относиться к сыну как можно строже, чтобы подавить в нем эти «страстишки», как он назвал чувство сына, и наставить его на праведный путь.
Письмо сеньора Антунеса не стало новостью для ректора. Он отлично помнил, как, наверное, и мой читатель, стихи Эугенио, посвященные Маргарите, найденные в его ящике. Он будто предвидел падение своего ученика, вот почему всеми силами противился его поездке домой.
Со своей же стороны святые отцы очень хотели привлечь Эугенио к церковной жизни, ведь юноша был образцом образованности, разумности и послушания, из него несомненно получился бы блестящий священник.
С нетерпением ждали они его возвращения в семинарию. Даже увидев его глубочайшую тоску и тотчас догадавшись о ее причине, они не сильно обеспокоились, надеясь, что строгость и аскетичность жизни в семинарии быстро затушат страсть в сердце юноши, и она угаснет, словно лампада, лишенная масла.
Всю дорогу в семинарию Эугенио, полный печали и нетерпения вернуться обратно домой, готовился к неповиновению суровым законам и, каким бы тяжелым ни было наказание, последующее за этим, собирался вести себя так, чтобы у святых отцов не было другого выбора, кроме как отчислить его и отправить домой.
Полный решимости действовать именно таким образом вернулся он в Конгоньяс, но лишь переступил порог семинарии, как силы оставили его, сердце наполнилось набожностью и смирением, и все мысли о непослушании спрятались глубоко в душе подобно мелким пичужкам, трусливо прячущимся при виде ястреба на небосводе. Робкий по натуре Эугенио не мог найти в себе сил ослушаться старших и поступить по велению своего сердца.
Присущая ему с самого детства религиозность внушала ему глубокое почтение к обители святых отцов и ослушание было для него тяжелейшим из грехов. Ему оставалось лишь безмолвно покориться судьбе и тем самым обречь себя на длительные душевные страдания. Его израненная душа была покорна и перед Господом, и перед людьми. Но, несмотря на все старания, он по-прежнему не мог стереть из своей памяти светлый образ Маргариты, и со временем воспоминания становились все более и более осязаемы. Так лавр после удара топора еще сильнее источает сок, находящийся глубоко в стволе дерева.
Одна лишь мысль о том, что ему следует забыть Маргариту, приводила его в отчаянье. Искренняя и нежная детская привязанность приняла размеры всепоглощающей, обжигающей страсти, которая навсегда проросла в его сердце подобно лиане, так сильно обвивающей дерево, что кажется, будто они давно стали единым целым, единой сущностью, которой уготованы одна жизнь и одна смерть на двоих.
Объявшая его тоска уже не была легкой меланхолией, тревожащей помыслы подобно благоухающему цветку. Это были черные тучи глубокой, тяжелой ночи, облачной и мутной, без единого проблеска света и надежды.
Это была настоящая страсть с воспоминаниями о сладостном прошлом, со всем ее болезненным нетерпением, неуемным желанием и томным, мучительным ожиданием неизбежно грядущего будущего.
Его очень заботила и беспокоила судьба любимой. Ах, какой одинокой, разбитой и потерянной оставил он ее на лугу у дома, одну, пребывающую в горести от предвкушения их разлуки, чахнущей, словно нежный цветок под палящим солнцем! Воля его родителей, разлучивших их, лишила его даже возможности что-либо узнать о ней. Нет, не мог он не винить их в душе за эту несправедливость!
Стоило ему лишь закрыть глаза, как он видел Маргариту, бредущую вечером по лугу, со струящимися по плечам дивными волосами, которые треплет прохладный ветерок, или представлял ее сидящей у дома или под сенью деревьев — ее единственных друзей, с которыми можно разделить горечь настоящего или поведать сладкие воспоминания о прошлом.
Погруженный в тяжкие думы, он в отчаянии сжимал кулаки, и по щекам его катились слезы, тут же высыхающие на пылающем лице. Ослабев под гнетом печали, он не осмеливался, да и не хотел, бороться со страстью, овладевшей им полностью, понимая, что это тщетно. Однако его набожная сущность брала над ним верх, и он задумывался было о том, чтобы вымолить у Небес прощение, но боялся просить о нем. Ведь Небеса могли и даровать ему прощение и избавление от всепоглощающей страсти. Но ведь без своей любви он просто не сможет существовать!
Страдания Эугенио лишь усиливались со временем, что было удивительно для столь юного возраста, в котором переживания обычно не длятся долго, а исчезают, словно легкие облака с небосвода при первом же дуновении ветра.
Так прошел почти год, и наставники, видя, что его душевное состояние не улучшается, решили прибегнуть к более серьезным методам для искоренения страсти, грозящей увести его с пути истинного. Так начались его долгие личные беседы с ректором, но и они не приносили никаких результатов — Эугенио с присущей ему искренностью признавался в своей слабости и невозможности побороть охватившее его чувство.
— Нет, не могу! — твердил он. — Я понимаю, что все, что вы мне говорите, правильно и разумно, я бы хотел следовать вашим советам, но существует сила сильнее моей воли, сила, против которой все мои старания ничтожны. Я не могу…
Глава шестнадцатая
Почти год ректор безуспешно старался подавить в своем подопечном обуревающую его тоску. Юноша не видел другого выхода из этой невыносимой ситуации кроме как покончить жизнь самоубийством.
Устав от бесполезных усилий, святые отцы, посовещавшись, отправили письмо отцу Эугенио, где подробно рассказали о меланхолии и печали, не отпускающих его сына, и о тщетности своих стараний направить его на путь служения Богу. Они советовали сеньору Антунесу постараться как можно скорее выдать девушку замуж, чтобы оградить от ее влияния Эугенио, словно заблудшая овца сбившегося с верного пути служения Церкви, предначертанному ему свыше. Они видели в этом единственный способ повлиять на Эугенио, который после известия о замужестве Маргариты будет пытаться забыть ее и вспомнит о своем призвании. Как жалко было бы из-за какой-то девчонки потерять семинариста, способного однажды стать одним из лучших священников Бразилии.
Польщенный письмом наставников, возлагающих на его сына столь большие надежды, сеньор Антунес не колеблясь принял их совет и немедленно приступил к его исполнению. Он вспомнил о Лусиано, который явно был неравнодушен к Маргарите, и если не принимать во внимание его спесивость и крутой нрав, мог бы составить хорошую партию даже девушке из более состоятельной семьи, нежели семья Умбелины. Пригласив мать с дочкой на ужин, сеньор Антунес с женой заговорили о желании выдать свою крестницу замуж за такого достойного и богатого молодого человека, как Лусиано.
