Через считанные месяцы, думал Румянцев, его тёзка увидит схожую картину, только вдали от родных краёв. И запахи другими будут, и вода в реках — не стального цвета, но голубой или зеленоватой. И матросы на палубе соседнего судна, дружно потягивая фал, будут выкрикивать хором не «раз-два-взяли!», а «йо-хо-хо!»… Всё правильно затеял Резанов с инструкцией, думал граф. Пожалуй, окажись он на месте Резанова — просил бы государя о том же самом. Дело моряков — море, дело военных — война. В мирном походе на суше надлежит командовать статскому чиновнику высокого ранга. И генералы иноземные куда охотнее будут с государевым послом и камергером дело иметь, чем с капитан-лейтенантом флотским…
— Хорошо, — сказал Румянцев, оборотясь и поглаживая кончиками пальцев тонкий сафьян папки, — бумаги свои мне оставь пока. Просмотрю ещё раз со вниманием, что не так — поправлю, а там уже пойдём с тобой к государю.
Несколько дней спустя Александр Павлович подписал инструкцию, будто бы даже не читая.
— Господин действительный камергер Резанов! — торжественно сказал он и отложил перо. — Избрав вас на подвиг, сулящий пользу в образовании Американского края России, вверяю вам участь тамошних жителей, равно как право представлять отечество в других странах по пути кругом света и в самой Японии. Ваши способности и усердие мне известны. Уверен, что труд ваш увенчается отменным успехом, а польза, открытая государству, откроет вам путь к новым достоинствам и к ещё большей моей доверенности.
Из личного кабинета Александра Павловича камергер вышел окрылённым — упомянутые новые достоинства означали вожделенный графский титул! — а государь, оставшись наедине с Румянцевым, взглянул на министра с хитрой усмешкой на круглом гладком лице.
— Знаю, знаю, куда метит милейший Николай Петрович! Хочет, чтобы единственно ему достались все лавры похода. Что ж, пусть сразится с Крузенштерном за первенство. Полагаю, задаст ему капитан так, что небо с овчинку покажется! Но и Резанов наш себя в обиду не даст. Вот и будут оба при деле и не станут чересчур мнить о себе. Надобно, чтобы не забывали, кто над ними есть и кому они служат! А я, когда вернутся, рассужу милостиво и каждому воздам по делам его. Что скажешь?
Министр промолчал и только развёл руками: молодой государь был достойным внуком своей бабушки, императрицы Екатерины, — и правителем весьма мудрым.
Глава XIX
Фёдор Иванович сидел за столом и метал банк.
Просторная белая рубаха с распахнутым воротом делала покатые плечи графа ещё шире и оттеняла всклокоченные чёрные бакенбарды. Буйную шевелюру он перехватил поперёк лба повязкой, скрученной из цветастого платка, отчего вид имел пиратский.
Напротив замерли несколько офицеров, а посередине стола кипой лежали ассигнации с россыпью монет, золотые кольца и перстни, цепочки… Под рукою каждый противник графа держал колоду карт с одной или несколькими открытыми — на них понтёры сделали ставки, а теперь, не дыша, глядели на Фёдора Ивановича: он был банкёром и открывал одну за другой карты из своей колоды. Первую клал направо, вторую налево, и опять направо — налево, направо — налево… Если такая же карта, как та, на которую понтирует игрок, оказывалась справа — банкёр выиграл, если слева — проиграл.
Фёдор Петрович после поездки в табор убедился, что кузен его слов на ветер не бросает: Фёдор Иванович затеял нешуточную игру и для начала обчистил офицеров своего полка. Вернее сказать, первым делом граф выиграл у сослуживцев освобождение от караула и прочих обязанностей, а уж потом только стал тянуть из них деньги.
— В три дня управимся, — подмигнул он Фёдору Петровичу, не сомневаясь, что кузен разделит с ним опасное предприятие…
…а в опасности тоже сомневаться не приходилось: мишенью алчности графа стала, почитай, вся столичная гвардия. Начав игру в Преображенском полку, Фёдор Иванович банковал до тех пор, пока в казармах на Кирочной улице ещё находились охотники понтировать. После он двинулся по Петербургу от одного полка к другому — и пошла потеха, которую его кузен с лейб-гвардейскими офицерами вспоминали ещё долго.
— Может, хватит, Феденька? — скулил Фёдор Петрович, трясясь в пролётке вдоль Таврического сада. — Ты глянь, сколько денег уже…
— Мало! — суровым тоном отвечал кузен. — А должно быть много.
Выигрыш они складывали в скатерть, которую Фёдор Иванович брал за углы, завязывал узлом и возил с собою, как мешок. Явившись в очередное место, он заново расстилал скатерть на столе перед офицерами, демонстрировал им свой банк и предлагал понтировать. Немногие оставались равнодушными при виде пёстрого вороха ассигнаций, пересыпанных драгоценностями и монетами: в игроках недостатка не было.
Случалось Фёдору Ивановичу спустить едва ли не всё, что привёз. Невероятная удача, которая сопутствовала ему в игре с преображенцами, куда-то подевалась, лишь только кузены прикатили в новые казармы кавалергардов — неподалёку от Преображенского полка, на полдороге к Смольному. Кряжистый Фёдор Иванович и тем более субтильный Фёдор Петрович выглядели пигмейски рядом с рослыми витязями-кирасирами. Понтёры перебрасывались игрецкими прибаутками, убивали одну карту банкёра за другой и весело растаскивали богатство графа. Глядя на это, в игру поспешили вступить ещё несколько кирасир, ставки выросли…
…и тут удача вернулась к Фёдору Ивановичу. Противники по-прежнему грозно нависали над столом, только никто уже не смеялся. Наконец, кузены откланялись, увозя от кавалергардов заметно потяжелевший узел. История повторилась в Конногвардейском полку, что квартировал по соседству.
В игре Фёдор Иванович перерывов не делал — к себе заезжал только переменить бельё, наскоро перекусить и умыться. После он бесцеремонно стаскивал с кровати прикорнувшего Фёдора Петровича, которого не отпускал от себя ни на шаг, — и кузены с банком в мешке отправлялись играть снова. Опережая их, неслась по Петербургу весть о карточном гастрольном туре: всё новые офицеры-гвардейцы в азарте наперебой желали испытать судьбу.
Фёдор Иванович вёл себя как одержимый. Он стремительно входил в очередную комнату, где предстояло играть, и горящим взглядом из под пиратской повязки на лбу обводил будущих противников. Румянец гулял на щеках графа, и глаза его вонзались в каждого, словно рапиры. Фёдор Иванович балагурил с офицерами — одному бросал слово, другому два, третьему все десять; охотно пил вино, которое ему подносили; нервными пальцами развязывал узел и демонстрировал на скатерти свои сокровища…
…но лишь только садился метать банк — лицо его бледнело и делалось непроницаемым. Рука, которой граф открывал и выкладывал направо-налево карты, была тверда. За время перед игрой и по мере первого промёта колоды Фёдор Иванович успевал узнать о понтёрах всё, что его интересовало, прочитав это на их лицах.
Когда понтёры между Невой и Невским проспектом закончились, настал черёд офицеров Семёновского полка из казарм по другую сторону Невского, на Загородной дороге. У них Фёдор Иванович тоже выиграл преизрядно и велел извозчику ехать дальше, к соседям-егерям, а Фёдор Петрович, обняв драгоценный узел, снова принялся вещать:
