…но в последний миг Фёдор Иванович запустил могучую пятерню парню в волосы и потащил его к себе. Боль вернула Пашку в сознание, он принялся карабкаться обратно на борт. Толстой ухватил матроса второй рукой за штаны и перебросил на палубу, а дальше оба, цепляясь за канат, которым обмотал себя Фёдор Иванович, ползком добрались в куда более безопасное чрево корабля.
Немецкого офицера было не видать.
— Узнаю, кто — зарублю! — тяжело дыша и отплёвываясь, пообещал Фёдор Иванович.
— Вашсиятьство… вашсиятьство… — всхлипывал Пашка, не в силах подняться на ноги; качкой его мотало по мокрому дощатому настилу от переборки к переборке, — вашсиятьство… раб ваш отныне… всё, что прикажете…
— Живи уж! — хмыкнул довольный граф.
Когда шторм улёгся, Фёдор Иванович в сухом платье вышел на палубу, чтобы исполнить задуманное — покарать трусливого немца. Крузенштерн преградил ему дорогу и отвёл на ют.
— Ваше сиятельство, — сказал капитан, глядя на коренастого графа с высоты своего роста. — В Санта-Крус все имели возможность убедиться, что вы настоящий офицер и знаете, что такое честь. Во время шторма я оставался здесь, на юте, и видел ваш геройский поступок. Примите моё искреннее восхищение и позвольте быть с вами откровенным. — Крузенштерн говорил с тем заметным акцентом, который выдавал его волнение. — Вскоре после того, как вы появились на корабле, мне стало известно, что вы не тот, за кого себя выдаёте. О вас надлежало немедля сообщить властям. Однако я рассудил, что в дальнем походе хороший моряк и умелый воин будет намного полезнее блюющего художника. Постарайтесь не разубеждать меня в этом. Я не хотел бы жалеть, что оставил вас на корабле, и предпринимать действия к вашему преждевременному возвращению в Россию. К тому же теперь вам известны некоторые тайны, с которыми была связана подготовка экспедиции. Полагаю, подробности вы также оставите при себе и не станете делиться ими с кем-либо. Мы урегулируем отношения с господином Резановым в новых обстоятельствах. Вас же я прошу ограничить себя обязанностями кавалера свиты: в Японии вам представится возможность явить свои лучшие свойства. Не ищите ссоры с моими офицерами и не чините мне препятствий — это позволит каждому достойно выполнить свой долг. Наслаждайтесь путешествием, ваше сиятельство!
Крузенштерн коротко поклонился и ушёл.
— Где нам, дуракам, чай пить, — глядя ему вослед, с досадой пробормотал Фёдор Иванович.
Диспозиция была обозначена яснее ясного: гвардии поручик Толстой — пассажир на корабле и участвует в экспедиции лишь в этом качестве. Притом и к сближению с Резановым у Фёдора Ивановича тоже душа не лежала. Что ж, подумал он сердито, придётся по обыкновению быть самому по себе.
Ничего, не впервой.
Глава VII
Одиночество на небольшом корабле среди восьмидесяти спутников — странное чувство.
Фёдор Иванович гулял на палубе, обедал в кают-компании, выпивал, делал гимнастику и фехтовальные упражнения, помногу спал, перечитывал книжки про д’Артаньяна и Робинзона Крузо, одолел ещё два французских романа, любезно предложенных Резановым; вёл с камергером пустые беседы, когда тому становилось уж совсем скучно; снова выпивал и упражнялся на свежем воздухе, пересидел в каюте ещё два шторма, почти разорил наивного беднягу Фоссе — играть он теперь мог лишь с кавалерами свиты…
…но при всём этом оставался один. Граф не испытывал никаких чувств к прочим участникам экспедиции. В головах своего спартанского ложа он держал образ святого Спиридона Тримифунтского — покровителя рода Толстых, и со временем прибавил к нему в соседство медальон с портретом Пашеньки: времени-то было много, и мысли о брошенной цыганке всё чаще стали навещать Фёдора Ивановича. Нехорошо расстались, не по-людски, думал он.
Вызывал в памяти руки её ласковые и тело молодое податливое. Вспоминал, как Пашенька умываться ему подавала, как за платьем следила, как встречала и провожала, как еду готовила с хитростями цыганскими; как слушала, ловя каждое слово, и не сводила с него бездонных глаз…
Не по-людски, не по-людски вышло! Эти мысли гнал Фёдор Иванович, но разве от себя спрячешься? Когда бы чаще останавливались корабли в иноземных портах и когда бы местные дамы оказывали графу такую благосклонность, как блудливые английские купчихи в Фальмуте, — пожалуй, забыл бы он цыганку свою, с которой прожил всего ничего: шёл ведь уже пятый месяц плавания. Но кругом простирался Атлантический океан; ветра и течения пронесли «Надежду» вдалеке от острова Тринидад, на котором собиралась побывать экспедиция, и стороной от других островов помельче. «Клин клином вышибают!» — решил Фёдор Иванович и подвесил Пашенькин портрет, кузеном писанный, рядом с образом Спиридона. Ничего, пускай цыганка смотрит на него день-деньской огромными глазищами. Авось насмотрится, надоест ей — и перестанет в снах и мыслях являться любовнику своему беглому.
На кораблях уже гадали, не придётся ли встречать Рождество в океане, когда утром двадцать первого декабря показался, наконец, американский берег. То был остров Санта-Катарина, принадлежавший португальцам, — часть их необъятной колонии Terra do Brasil.
Резанов давно уже составил обещанный документ о разделении полномочий с Крузенштерном. В море за корабли с экипажами по уставу отвечал капитан-лейтенант, по прибытии же на твёрдую землю бразды правления экспедицией перешли к посланнику, несмотря на глухой ропот и недовольство флотских офицеров. Моряки были бы рады пополнить запасы пресной воды и провианта в Бразилии столь же быстро, как на Тенерифе, чтобы уже через неделю сняться с якоря. Им предстояло обойти Америку с юга и для того обогнуть мыс Горн — опаснейшее место, для преодоления которого сейчас было наилучшее время, но…
— Мачты «Невы» сильно повреждены, — сообщил камергеру Крузенштерн, переговорив с Лисянским. — Починить их невозможно, надо ставить новые. Корпус «Надежды» дал течь и также нуждается в серьёзном ремонте.
Николай Петрович принял новость с пониманием: такой поворот событий снова был очень кстати. Шторма изрядно потрепали видавшие виды корабли; стоянка обещала быть долгой и расходы — значительными. Особенная трудность виделась в замене мачт. Готовых никто, конечно, про запас не держит. Значит, сперва надо найти в окрестных лесах деревья подходящего размера; срубить, обработать и переместить неподъёмные стволы к берегу, а уж потом только изготовить из них мачты и установить на «Неве». На шканцах «Надежды» Резанов задал прямой вопрос прибывшему Лисянскому:
— Сколько займёт вся работа?
Камергер не стал напоминать, кому экспедиция обязана покупкой корабля со слабыми мачтами, но Фёдор Иванович отметил, как занервничал капитан, прежде чем признаться:
— Думаю, пять недель, не меньше. И то если местные власти окажут известное содействие.
Оставив корабли в спокойной гавани, куда их провели португальские лоцманы, Крузенштерн и Лисянский с несколькими офицерами и Резанов с посольской свитой нанесли визит губернатору, полковнику дону Йозефу де Куррадо. Резиденция в городке Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро отстояла от гавани на десятки миль к югу, но неблизкий путь был с лихвой отплачен гостеприимством и обходительностью повелителя острова, ко всему ещё прекрасно знавшего французский язык.
