Продолжительного разговора даже с помощью Робертса получиться не могло, поэтому спустя полчаса Крузенштерн собрался откланяться, и дядя короля проводил отряд до источника. Оттуда путешественники двинулись к шлюпкам, а Фёдор Иванович по пути размышлял о том, как всё же удивительно устроен мир. Удивительно и гармонично! Вдали от материков из воды, где даже двухсотсаженный лот не достаёт дна, вознеслась каменная крепость острова размером всего миль пятнадцать в поперечнике — малозначительное недоразумение, нарушающее безбрежный простор великого океана. И всё же здесь откуда-то появились люди, которые нашли за стенами крепости всё, что им потребно для счастливого беззаботного существования. Они узнали, какие растения съедобный как их можно приготовить в пищу, хотя большинство годятся для еды даже сырыми. Научились возводить дома и плести рогожи, научились изготавливать одежду и посуду; научились добывать огонь, особым образом притирая палочку к деревянной колоде. Они придумали ритуалы и обычаи, стали чествовать королевскую семью — как, откуда здесь взялся король? — и расплодились во множестве. Они не знают житейских трудностей — не зная притом ничего про континент за сотни миль отсюда. Живут-поживают в своё удовольствие, никуда не спеша и никуда не стремясь… Если бразильскую Санта-Катарину считать раем, думал Фёдор Иванович, то здесь — просто райский рай!
По возвращении отряда на корабль деятельный граф немедля вызвался возглавить баркас, который был отправлен Крузенштерном за водой к разведанному источнику. Здесь Фёдору Ивановичу повезло: набежавшие туземцы, крепкие мужчины, за дюжину пятидюймовых железных полосок взялись не только налить водой привезённые бочки, но и доставить их к берегу, а там вплавь переправить через буруны на баркас. Капитан предполагал, что в целый день получится съездить за водой лишь однажды, но граф воротился меньше чем через три часа — и до ночи побывал со своею командой у источника ещё три раза. Матросы притом не работали вовсе, но лишь наслаждались ласковым солнцем и присматривали за островитянами, которые норовили незаметно стянуть с бочек обручи.
На следующий день Крузенштерн с Резановым опять схлестнулись.
Камергера удручало вынужденное безделье: местный король не был ему ровней, достойные общения персоны вроде губернатора Санта-Катарины отсутствовали, натуралисты и другие учёные в нём не нуждались, торговля происходила на самом диком первобытном уровне — одни товары просто меняли на другие по уговору, — и главенство Николая Петровича в экспедиции оставалось лишь на бумаге: Крузенштерн и его офицеры прекрасно управлялись сами, будто Резанова здесь не было вовсе.
Капитана же заботили тщетные старания раздобыть свиней. В три дня на корабль доставили одного борова как отдарок или плату за попугая, вручённого Тапеге, и ещё одного удалось выменять на большой топор. От огорчения Крузенштерн велел покупать за куски железа все кокосы и бананы, сколько бы их ни доставили аборигены, и позволил каждому на корабле кормиться по произволу. Притом не был отменён запрет на торговлю топорами и ножами: капитан ждал, когда местные жители всё же решат продать ему свиней, увидев, что иным способом драгоценные инструменты получить не удастся.
Резанов же надумал скрасить своё бессмысленное пребывание на острове и в сопровождении графа Толстого как кавалера свиты, взяв для охраны нескольких вооружённых матросов, отправился на берег. Там он стал обходить жилища островитян, предлагая им топоры в обмен на редкости, которые, по его мнению, представляли коммерческий интерес: местное оружие, украшения, поделки, посуду и прочие диковинки вполне можно было не только поместить в собственную коллекцию, но и выгодно продать в Америке или Европе.
По возвращении Николая Петровича с Фёдором Ивановичем встретил Крузенштерн, мрачный, как тучи над мысом Горн.
— Ваше превосходительство, для какой цели вы с его сиятельством пустили в обмен топоры? — спросил он. — Вам ведь известен мой запрет на подобные операции. В первую голову нам нужна свинина, а не экспонаты для Кунсткамеры.
— Позвольте напомнить, что на берегу экспедицией командую я, — тут же взвился Резанов. — И запреты ваши могут касаться только вашей команды! А свиней здесь до крайности мало. Прежде чем открывать коммерцию, надобно в должной степени исследовать её предмет. Когда бы вы проявили толику внимания, то знали бы: не так давно между сезонами аборигены терпели столь сильный голод, что многие мужчины принуждены были рассеяться по горам, оставив жён и детей, и питаться тем, что только могли сыскать. Будь у них свиньи, разве стали бы они терпеть столь жестокие мучения? А ведь за время голода умерли несколько сотен человек, едва ли не четвёртая часть подданных вашего друга Тапеги.
Для Фёдора Ивановича, как и для Крузенштерна, это было новостью. Резанов дал обоим хороший урок: вот что значит коммерсант и государственный человек! Но когда только успел он расспросить Робертса о таких подробностях?!
Тут вспомнил Фёдор Иванович, что в деревне камергер обратил его внимание на туземцев, которые большой компанией собрались близ одного из домов и с аппетитом поедали жареное мясо. Николай Петрович пересказал тогда графу цыганский обычай тяфи, о котором слышал в Петербурге от Огонь-Догановского: по бедности несколько семей вскладчину откармливают свинью, чтобы сообща её съесть. Фёдора Ивановича удивило, что так поступают на Нуку-Гиве: одно дело — Россия, где урожай собирают в поте лица и запасаются кормом на зиму длиной в полгода, когда зелени нет вообще, и другое дело — вечно цветущий остров, где без труда можно содержать столько свиней, сколько пожелаешь. Прав, прав британец! Лень-матушка всему виной… не ведают аборигены своего счастья, уж если даже здесь голодать умудряются… Выходило, что Нуку-Гива — не совсем тот райский рай, за который принял его граф.
Крузенштерн тем временем продолжал выражать своё недовольство Резанову, и неизвестно, к чему привела бы очередная стычка двух начальников, но тут на борт взошёл прибывший Робертс и сообщил: с гор туземцы заметили далеко в океане два трёхмачтовых корабля. Надо полагать, один из них был «Невой». Капитан тотчас же отвлёкся от перебранки с камергером, чтобы подготовить встречу и проводку до гавани безопасным путём…
…однако баркас, отправленный для встречи кораблей, вернулся ни с чем: парусники были всё ещё далеко и с наступлением темноты потерялись из виду — ветер отжимал их от берега. На следующее утро попытку повторили; к полудню «Нева» вошла в залив, за ней последовал английский фрегат, и в пять часов пополудни оба судна уже стояли в гавани Анна-Мария.
Глава XIII
— Вы на диво быстро добрались, — говорил Крузенштерн, приветствуя Лисянского у себя на борту. — Я полагал, что «Нева» будет ждать на острове Пасхи гораздо дольше.
— Там было не встать на якорь, — отвечал капитан «Невы», — мешал крепкий западный ветер. Пришлось отправить баркас на вёслах, чтобы взять хоть сколько-нибудь бананов для пропитания команды. Я три дня крейсировал у острова, а потом пошёл к Нуку-Гиве, и британцы за мной.
Капитан фрегата в компании своих спутников тоже нанёс визит Крузенштерну и выразил восхищение проходом через мыс Горн в самое неудобное время.
