— Ребята, дайте-ка горючего, у нас тут двигатель заглох.
Ему подали бутылку дешевой водки и тот насильно влил парню в горло так много, что тот начал задыхаться и кашлять. Ахмед зажал ему рот пятерней.
— Глотай. Не смей блевать — сожрать заставлю. Ты смотри, Костя, — дернул снова за чуб, — ей нравится. Тебе хорошо видно, как они долбят ее в обе дырки, а как она глотает, ты видишь? Готов поспорить, что у тебя она не глотала. А ты знаешь, она пару раз кончила, — парень снова заплакал, — не то чтобы хотела, но бабская физиология — такая штука, когда им натираешь одно заветное местечко, они кончают. Текут и кончают… Может, она у тебя кайфует от боли, а, Костя? Плачешь, родной? И я плакал, когда Камрана хоронил. И мама моя плакала, и отец. А соска твоя уже не плачет… видишь, она полудохлая? Как думаешь, мы ей все там порвали, или после нас можно еще пользовать? Только детей у нее не будет, наверное, Костя.
Парень заскулил, как собака. Таким тонким голосом, переходящим в высокочастотный писк. Пока Ахмед не ударил его по лицу кулаком. Тряхнул рукой.
— Заткнись, мразь.
Вакханалия длилась бесконечно, сопровождаемая визгом и рыданиями, стонами насильников и похотливыми окриками, шлепками, матами. Девчонку рвало на бетонный пол подвала, шаталась на четвереньках, и пыталась уползти к двери, когда они менялись и у нее появлялась небольшая передышка. Но ее догоняли и продолжали насиловать под смех и улюлюканье, под рыдания Костяна и всхлипывания самой жертвы. Она уже не кричала и не сопротивлялась.
— Оно стоило того, а, Костя? Стоило десяти кусков баксов, которые ты получил от меня и не вернул? Ее развороченное тело и твои воспоминания о том, как мы натягивали ее при тебе? — Ахмед стоял сзади, удерживая парня за волосы. — Не будешь смотреть — я перережу ей глотку.
Когда с ней закончили, Ахмед подошел к девушке, сидящей на полу и раскачивающейся из стороны в сторону, присел на корточки, погладил по голове и снова достал шприц, нежно взял тонкую руку и резко вогнал в вену иглу, та даже не отреагировала.
— Анестезия, милая. Сейчас станет ооооочень хорошо, Ахмед всегда правду говорит, и ты все забудешь. Больно больше не будет. Тебе. Теперь его очередь. Унесите ее.
Когда девчонку унесли, Ахмед снова обошел Костяна со всех сторон:
— Я посажу ее на героин, и она будет отрабатывать в одном из моих борделей. С ней меня не вставило… Скучно, пресно и кричит она тихо, у меня упал, жалость она вызывает. Не люблю, когда их жалко. Снимите его оттуда, поставьте раком. Мы будем трахать тебя, Костя. Опускать. Больно, жестко… но кто знает, а вдруг тебе понравится.
Парня отвязали и повалили на пол, он яростно сопротивлялся, рычал и выл, пока с него стягивали штаны и били ногами по ребрам, ставили на четвереньки. Он снова заорал, когда Ахмед ударил его по ягодицам, а потом расстегнул ширинку, снимая все на сотовый и пристраиваясь к парню сзади.
— Так ты девственник, Костя, или нет?
После дикого вопля, от которого все поморщились, Ахмед потянул парня за волосы и закатив глаза, как от кайфа, прошептал нараспев.
— Уже нет, дорогой…
После Нармузинов стоял у ржавой раковины, обмываясь, ругаясь на своем языке и вытираясь полотенцем, которое ему поднес один из его людей. По подвалу все еще разносились вопли Костяна.
— А этот хорошо кричит. Мне нравится.
Зазвонил сотовый и Ахмед, достав смартфон из кармана пиджака, вышел на улицу, застегивая на ходу ширинку. Рустам накинул ему на плечи плащ и раскрыл над головой зонт.
— Да. Что слышно у нас? Неужели? Я дал достаточно времени. Мне горит, Олег Дмитриевич. Мне сильно горит. Пару недель даю. Не больше. А меня не е***т, как ты это сделаешь, дорогой. Твои проблемы… Не зли меня. По миру пущу, ты знаешь. Ахмед очень не любит ждать, а ты мне задолжал время, самое ценное в этом долбаном мире.
Выключил сотовый и вернулся в подвал, брезгливо скривился, переступая через ноги жертвы. Парень валялся на полу, со спущенными штанами, исторгая на пол содержимое желудка, вытирая рот тыльной стороной ладони. Ахмед присел на корточки и приподнял парня за волосы:
— Ты мне больше ничего не должен, Костя. Ты заплатил, моя ж ты хорошая девочка. Соска твоя, конечно, так себе, десяти кусков не стоила, но я насладился самим зрелищем. Меня так трудно развлечь, Костя. Мне скучно… а ты мне предоставил шлюху, красочное шоу и свой зад. Живи, Костяночка. Девку твою мы потом отпустим. Бешеному привет передавай. Скажи, плохо спрятал тебя и Светочку твою.
* * *
Нармузинов вышел на улицу, сплюнул в грязь под ногами и посмотрел на небо.
— Проклятая страна, вечно то дождь, то град. Холодно, бл***ь. Домой хочу.
— А что с этим? — Рустам кивнул в сторону заброшенной стройки, и закрыл зонт, когда Ахмед сел в джип.
— Он удавится. Делаю ставку, что завтра будет болтаться в петле.
Хлопнул дверцей и достал пакетик с коксом.
— Куда сейчас, Ахмед Айдинович? — спросил водитель.
— Встреча у меня в центре, в "Солнечном бризе". Туда вези.
* * *
Нармузинов вошел в маленький зал ресторанчика и махнул своим рукой, чтобы оставались у входа, сам прошел к столику за которым сидел высокий парень в солнцезащитных очках. Здоровый, накачанный, в спортивном костюме, он потягивал боржоми из стеклянной бутылки. Ахмеда заметил сразу, но даже не шелохнулся.
— Здоров, Слава, — протянул руку для пожатия.
— И тебе не хворать, Ахмед, — парень руку пожал не сразу, а когда пожал, Нармузинов слегка поморщился.
— Ну, как оно, твое ничего, Славик? — сел напротив и щелкнул пальцами. Подошла официантка.
— Мне как всегда.
Девушка кивнула и удалилась, виляя пышными бедрами, Ахмед проводил ее похотливым взглядом.
— В вашей России только телки красивые, а так — дыра дырой. Ну так что, дорогой, получил?
— Дыра для того, кто ищет только дыры, — Нармузинов прищурился: "борзый сученок, не будь ты мне нужен, заставил бы язык сожрать", а парень продолжил. — Получил. Не мое это. Отказ, Ахмед. Я завязал с этим дерьмом.
Нармузинов усмехнулся и потянул носом, провел кончиком языка по деснам.
— Почему, родной? Денег мало? Так я накину сверху. Цену скажи.
— Я таким не занимаюсь. У меня уже не тот профиль, Ахмед. Это слишком навороченные игры, я теперь играю в иные квесты. Так что, не обессудь. Поищи кого-то другого.
— Я тебя выбрал, Слава. Долго выбирал самого лучшего и выбрал. Ставки высокие. Тебе такие и не снились.
