— Я не кукла Барби. Нечего на меня цеплять юбочки и платьица.
— Да, ты бомж Даша с кучей вшей, грязная, ободранная и похожая на девчонку, только если сильно присмотреться.
— Присмотрелся? Значит, все же похожа. Я не буду носить все это дерьмо.
Он как всегда усмехнулся вот той самой улыбочкой, от которой у меня одновременно возникало желание вцепиться ему в лицо или содрать губами эту улыбку с его губ. Узнать, какой у нее вкус: остро-горький или терпко-сладкий. Мне казалось, что она на вкус, как черный кофе, который он заваривал по утрам и приучил меня к нему, как и к многому другому, чего я раньше никогда не пробовала.
— Либо ты одеваешься, как человек, либо ходишь голая. Выбирай.
Осмотрел с ног до головы и снова усмехнулся — нет, все же вцепиться в лицо ногтями намного вкуснее.
— Это не выбор, а идиотский ультиматум.
— Смотря, как воспринимать. Ультиматум тоже в какой-то мере выбор. Иногда не бывает даже этого. Цени — я предоставил тебе альтернативу. Так что решай, мелкая. Можешь ходить голой, заодно рассмотрю, нахрена тебе все эти лифчики с черными кружевами, которые ты себе накупила.
Сволочь. У меня вспыхнули щеки и где-то внутри что-то взорвалось от стыда и ярости. Можно подумать, ему это интересно. Он вообще на меня как на насекомое смотрит. Притом явно бесполое. Просто издевается.
— Я могу и так показать, — фыркнула, глядя исподлобья.
— Боже упаси. Давай оставим это специфическое зрелище на "лет через пять" вырастут и покажешь, — заржал и вышел из моей комнаты, а я отправила ему вслед горшок с цветами. Услышала из-за двери.
— Веник и совок в ванной. Цветок пересадишь в пластиковую коробку. Тамара Сергеевна за него с тебя шкуру спустит.
Я не знала, кто такая Тамара Сергеевна, но прозвучало угрожающе, и поэтому я шустро все подмела и дурацкий цветок с таким же дурацким названием "фикус" пересадила в коробку из-под сметаны.
Бывали моменты, когда я искренне ненавидела Макса, меня буквально захлестывало этой ненавистью, потому что он прогибал меня под себя, ломал и выстраивал нечто другое, совершенно не похожее на меня саму. И делал это совсем не так, как отец или учителя в интернате. Он почти не применял физическую силу и не кричал на меня, но мог так отхлестать словами, что я сама чувствовала себя ничтожеством.
После того как вычесывал у меня из волос живность, позоря и унижая, он высмеял мои скудные кулинарные способности и сказал, что готовить в этом доме будет он сам, потому что подыхать пока не входит в его планы, а я, похоже, собралась отравить его яичницей. Позже выяснилось, что и убираю я хреново, и вообще руки у меня из задницы. Все, к чему я прикасалась, либо разбивалось, либо ломалось. В дом опять начала приходить та самая Тамара Сергеевна, которая убирала там и раньше. Тетка лет пятидесяти пяти с выкрашенными хной рыжими космами, собранными в гульку на затылке. В неизменном платье серого цвета, фартуке и косынке. Она зыркала на меня злыми глазками неопределенного цвета и что-то ворчала под нос, вытирая пыль и протирая окна. Видимо, она вообще не могла понять, что это "чудо в перьях", так она меня назвала в разговоре с Максом, делает в доме хозяина. Она напоминала мне не уборщицу, а тайного агента ФСБ, который пристально следил за всем, что я делаю и собирался уничтожить за любой неверный шаг.
Естественно, она мне не простила цветок, который после того, как я его пересадила, почему-то решил окончательно сдохнуть. Предатель. Я его и поливала, и землей присыпала, и из распылителя обрызгивала. Что ему надо было?
С домработницей у меня началась молчаливая война, она ненавидела меня, а я ее, особенно после того, как она сдала Максу, что я курю. Вот какое ей дело? Нет, старая ведьма донесла и еще и приукрасила, что курила я прямо в квартире. Хотя застукала на лестничной площадке.
Макс жестоко наказал меня — заставив выкурить подряд пять штук. Сказал, что если выкурю, могу и дальше дымить, а если проблююсь — то больше никаких сигарет. Естественно, я, дура, выкурила, и потом блевала в туалете, а он стоял рядом, протягивал стакан с водой и салфетки.
— Я говорил ничего не воровать — сигарет это тоже касается. Курить ты не будешь. Еще раз узнаю — выкуришь пачку уже без каких-либо альтернатив, просто заставлю. На, попей, легче станет.
Выбила у него стакан, проглотив "да пошел ты" вместе с очередным позывом, а он хмыкнул, пожал плечами.
— Проблюешься — подберешь стекла и пропылесосишь. Я часто босиком хожу.
Ужасно захотелось эти стекла повтыкать ему самолично в пятки и даже загнать под ногти, но вместо этого на стекло наступила я сама и заревела от обиды. В голос.
Наверное, это стало своеобразным щелчком — Макс вернулся, поднял на руки, унес на диван. Вытаскивал стекло, ногу бинтовал. А я ревела и ревела, никак не могла успокоиться. Ненавидела себя за это и ревела еще громче. Мне даже показалось, что он растерялся. Слезы мне вытирал, называл дурочкой маленькой, а потом сказал, что волосы у меня красивые и он считает, что в тех шмотках, что купил мне, я буду похожа не просто на девчонку, а на красивую девчонку.
— Уговорил, — я потянула носом и всхлипнула, жалко улыбаясь.
Макс самодовольно ухмыльнулся, и я зажмурилась. Нельзя быть настолько красивой сволочью. Это должно запрещаться законом. Конечно, уговорил. Он просто всегда знал, что сказать любой женщине, начиная с детсадовского возраста и заканчивая пенсионным. Я это потом поняла, со временем, когда сама запуталась в нем настолько, что разрубить эту паутину можно было только вместе со мной и вместе со всеми женщинами, которые неизменно пачками присутствовали в его жизни, истекая слюной и изнемогая от похотливого желания затащить его в свою постель.
Не знаю, в каком возрасте у других появляется чувственность, фантазии, но самые примитивные желания — они у меня появились здесь и с ним. Рано? Поздно? Черт его знает. Наверное, вовремя и с тем, с кем должны были появиться. Раньше я вообще никогда не думала ни о чем подобном. Но в присутствии Макса со мной постоянно происходило что-то невероятное, я не просто нервничала — меня потряхивало даже от его запаха. Помню, как один раз вечером вышел из душа в одном полотенце, а меня как током пронзило до полного онемения. Я смотрела, как блестят его мокрые волосы, как капли воды стекают по мускулистому телу, прячутся за полотенце, запахнутое на узких бедрах и чувствовала, как ускоряется мой пульс. Отбивает какие-то бешеные аккорды внутри, и в горле пересохло. Нет никаких канонов мужской красоты, нет ничего, чем можно было бы ее охарактеризовать, кроме собственной реакции на визуальный раздражитель в совокупности со всеми остальными факторами, которые делают именно этого мужчину до безумия привлекательным именно для вас… и для других.
— Рассмотрела? — ни капли смущения. Я думаю, он этого слова вообще не знает.
