— Это кто, мам?
От неожиданности я аж подпрыгнула. Карина стояла рядом и тоже смотрела вниз.
— Это тот тип, который был возле школы, да?
Я кивнула и почувствовала, как пересохло в горле.
— Это ты из-за него тогда плакала? Ну ты даешь, мам. И кто он такой?
Я медленно выдохнула и мысленно произнесла молитву.
— Это твой отец, Карина.
Она выронила чашку с йогуртом, а я перестала дышать, глядя, как белое пятно расползается по паркету к моим и ее ногам.
— Да ну… — я физически ощутила, как ее сердце запрыгало в груди, как оно там начало рваться наружу, пропуская удары, — ты… ты это пошутила сейчас, да?
— Нет, не пошутила — это твой отец.
Теперь мы смотрели друг другу в глаза и в голове картинками проносились многочисленные вопросы, слезы, обиды и снова вопросы.
В четыре года: "Мам, а у меня есть папа?"
В шесть лет: "Мам, почему я пишу ему письма, а он не отвечает? Он не любит нас?"
В восемь лет: "Мам, ты не отправляла ему, да?"
В десять лет: "Я тебя ненавижу, ты все решила за меня и лишила меня отца, потому что струсила"
В одиннадцать: "Мама, ты так никогда ему и не напишешь, да?"
— И? — Карина пыталась успокоиться, но слегка подрагивающие пальцы, которыми она поправила русую челку, выдавали волнение.
— Он приехал и нашел нас.
Карина кивнула, не отводя от меня взгляда.
— А раньше нельзя было?
— А раньше он не знал о твоем существовании, и я говорила тебе об этом.
— Сейчас узнал, значит?
— Узнал. Мир не без "добрых" людей.
— То есть истории в стиле сериалов "я забеременела, и он меня бросил, козел и подлец" действительно не было?
Она пыталась спрятать волнение за привычной колючестью и сарказмом.
— Не было. Была моя наивность и глупость, было его незнание и много обстоятельств, которые были против нас.
Карина снова подошла к окну и теперь я склонилась к разбитой чашке и медленно подбирала осколки, пачкая пальцы йогуртом.
— Я порассуждаю логически, хорошо? — спросила она, глядя в окно.
— Рассуждай.
— Его не было тринадцать лет. Все это время он считал, что у него нет дочери. Он вернулся откуда-то там и узнал обо мне, приехал к школе, ты его увидела, разревелась.
Я кивала, хотя она и не видела этого, а водила пальцем по стеклу и продолжала смотреть на улицу.
— Потом каким-то образом вы встретились, и все эти три дня ты была с ним? Получается, что ты хотела, чтобы он вернулся и чтобы узнал?
Она повернулась ко мне, и я увидела, что у нее в глазах блеснули слезы.
— Да. Хотела. Очень хотела.
— Хотела и не писала ему?
— Хотела и не писала… Все было слишком сложно и…
— Любишь его? Да?
Дети. Насколько они просты в общении. Они не ищут лазеек, не играют в словесные шахматы, и они жестоки в своей откровенной прямоте. Они обескураживают теми вопросами, которые взрослые задавать не умеют или не хотят.
— Люблю, — честно ответила я и положила осколки чашки на стол.
Карина снова кивнула и повернулась к окну, облокотившись на подоконник. Секунды растянулись на тысячелетия. Я ждала ее ответа, как приговора.
— А он ниче так. Симпатичный. Пусть поднимается. Будем знакомиться. Только ты не думай, что я брошусь ему на шею с криком "папочка". Пусть попотеет.
— Карина.
Она обернулась, но я видела, что теперь ее глаза загорелись… таким знакомым блеском. Она уже не могла скрывать восторга. Ее распирало от эмоций.
— Что? Я, кстати, очень адекватна, мама. А могла бы устроить тебе тут… так что, это… Зови его.
Я потянулась за сотовым, потом посмотрела на Карину и тихо сказала.
— Его зовут Андрей.
— Угу. Прикольное имя. Мне нравится. Звони, давай. Он там замерз, наверное. Я пойду чайник поставлю.
Глава 20. Андрей (Граф)
Река истины протекает через каналы заблуждений
(с) Р. Тагор
Мы с Леной сидели за кухонным столом, пересматриваясь и время от времени подносили чашки с чаем к губам. Скорее, для вида, чтобы взять несколько секунд для паузы. Странное ощущение — мы, двое взрослых, чувствовали себя как нашкодившие дети, которые ждут от собственной дочери приговора. Каждая секунда — словно щелчок метронома, который звучит в голове громким эхом, усиливая напряжение, заставляя сердце замирать в мучительном ожидании.
Дочь стояла, опираясь на кухонный шкаф, и сканировала нас взглядом. Оттолкнувшись от шкафа и сложив руки на груди, она сделала несколько шагов в сторону окна, посмотрела сквозь стекло во двор и потом, обернувшись, нарушила эту неловкую тишину:
— Вы что, так и будете сидеть, словно воды в рот набрали? Что-то мне становится скучновато…
Мы с Леной опять бросили друг на друга взгляды, и она закашлялась, видимо, поперхнулась-таки чаем.
— Карина… — начал я и вдруг почувствовал, что чертовски рад не просто произносить ее имя, а именно обращаться к ней, наблюдать за ее движениями, выражением лица, взглядом и чувствовать ее эмоции… — если тебе не перехотелось с нами говорить, это уже хороший знак…
— Да уж, чувствую, вам есть о чем мне рассказать… Не хотите начать прямо сейчас?
— Думаю, в несколько часов мы не уложимся, поэтому начну с главного. С этого момента вам с мамой придется кое с чем смириться…
— Хм, хорошенькое начало. И с чем же?
— С тем, что в вашей жизни появился я. И это навсегда…
На протяжении всего этого времени Лена теребила край юбки, нервничала, волновалась, перекручивала на пальце кольцо, то снимая его, то надевая обратно, а сейчас не смогла скрыть радостную ухмылку. Карина тоже улыбнулась, и я почувствовал, как с души свалилась тяжесть. Казалось, даже дышать стало легче. Ее первая подаренная мне улыбка…
— То, что мама не против, я уже поняла, а я, как любящая дочь, не могу мешать влюбленным…
Эти ее взрослые реплики хоть и прозвучали иронично и в некоей мере издевательски, но разрядили атмосферу напряжения.
