Они сидели на приоконной скамье в доме Фроста на Рашн-Хилл. Дуэйн пил свежевыжатый морковный сок из винного бокала. Фрост приканчивал вторую бутылку эля «Сьерра-Невада». Из окна открывался вид на ночной Залив, Алькатрас и холмы Беркли. Шак патрулировал окно, то и дело ударяя черно-белыми лапами по мотылькам, бившимся по ту сторону стекла.
Вид был настолько прекрасен, что от него невозможно было устать. Бывали ночи, когда Фрост часами наблюдал за городом.
– Ты о чем? – спросил Дуэйн.
– О том деле, над которым работаю. Некто манипулирует воспоминаниями убитых женщин. Думаю, некто оживил их худшие страхи.
– Ну я не хочу ничего забывать, каким бы плохим оно ни было, – ответил Дуэйн. – Что до меня, то я боюсь не вспомнить.
– Я тоже. – После продолжительной паузы Фрост добавил: – Иногда мне трудно представить лицо Кейти, понимаешь? Я вспоминаю его, только когда смотрю на фотографию.
Брат кивнул:
– Понимаю. Со мной то же самое.
– Она уходит все дальше и дальше. Мне от этого мерзко.
Дуэйн погрозил ему пальцем:
– Хватит тебе, нечего портить ее день рождения. Мы же договорились. Только хорошее.
– Ты прав. Прости.
– Ну так кто она? – поинтересовался Дуэйн.
– Кто? – спросил Фрост, хотя знал, о ком спрашивает брат.
– Та девушка, что была с тобой у вагончика.
– Ее зовут Люси, – сказал Фрост.
– Миленькая. Мала для тебя, а так все отлично.
– И от кого я это слышу? От человека, который каждую неделю спит с новым су-шефом, – съязвил Фрост.
Дуэйн расхохотался.
– Sous по-французски означает «под», так что чего ты от меня хочешь? Вини французский.
Несмотря на разницу в пять лет, он в душе оставался неисправимым ребенком. Как и многие мужчины его профессии. В нем ключом била энергия, и ему надо было дать ей выход, поэтому Дуэйн работал по четырнадцать часов в день на своей кухне. Когда они собирались вместе, брат расслаблялся и становился легкомысленным; в своих ресторанах же он превращался в совершенно другого человека. Нетерпимого и требовательного, в маленького диктатора, готового снести голову любому, кто рассердит его. Обычно сотрудники надолго у него не задерживались, но даже несколько месяцев под началом Дуэйна Истона были надежной рекомендацией для других шеф-поваров города.
У Дуэйна была очень компактная конституция. Худощавый, он был ростом всего пять футов и шесть дюймов. Еще с кулинарной школы в Париже он носил длинные, до подбородка, черные волосы, разделенные прямым пробором. Заостренный подбородок дополняли густые темные брови и крючковатый длинный нос. Как и у Фроста, его взгляд отличался проницательностью, и он умел видеть насквозь всех, от повара, пережарившего баранину, до женщины, заглянувшей, чтобы выпить чего-нибудь крепкого перед сном. Его чувство стиля отличалось эклектикой. Вот и сейчас он был одет в длинную рубаху на пуговицах, нейлоновые шорты для бега и розовые «кроки».
– Как ты с ней познакомился? – спросил Дуэйн.
– Она была на Оклендском мосту, когда ее соседка по комнате сиганула вниз.
Он изогнул брови.
– Странную жизнь ты ведешь, братишка… Это что-то серьезное?
– Она мне очень нравится, но между нами ничего нет.
– А почему? Я видел поцелуй. Она явно втюрилась в тебя.
– Знаю, но она проходит свидетелем по делу, – ответил Фрост. Это выглядело как очевидный предлог.
– И что? Расследование надолго не затянется. Думаю, тебе стоило бы решиться.
Поколебавшись, Фрост сказал:
– Есть еще кое-что. Когда я с ней, она напоминает мне о Кейти. Я не уверен, что смогу преодолеть это.
– Дело в ней или в дате? – спросил Дуэйн. – Мы все немножко сходим с ума, когда приближается день рождения Кейти.
– Наверное, и в том и в другом, – не стал отрицать Фрост.
– А знаешь, что на это сказала бы Кейти? Она сказала бы, что ты полный осел.
– Точно.
– Что Шак думает о Люси?
– О, это любовь с первого взгляда, – ответил Фрост.
– Видишь? Для тебя это важный аргумент.
– Да, но не в романтическом плане. Мне просто нравится общаться с ней. Она ничего из себя не строит. Кейти была такой же.
– Ты ей об этом говорил? – спросил Дуэйн.
– Нет.
– А надо бы.
Фрост никак не возразил на это. Допив пиво, он пошел на кухню за новой бутылкой. В доме витал солоноватый запах морепродуктов. Дуэйн на скорую руку приготовил крабовый мак-и-чиз, предварительно окунув в кипяток двух живых крабов. Шак получил крабовое мясо из клешни. Еда так понравилась ему, что он, вылизав тарелку, стал гонять ее из конца в конец кухни.
Фрост откупорил третью бутылку пива. Обычно он так много не пил, но сегодня был особый случай.
Вернувшись в гостиную, инспектор опять устроился на приоконной скамье. Дуэйн листал тысячестраничную биографию Гарри Трумана, которую оставил здесь Фрост: по вечерам он любил посидеть у окна и почитать в одиночестве. Только он, Шак, прошлое и Сан-Франциско.
– А почему тебе так нравится история? – спросил Дуэйн.
– Я знаю, чем все заканчивается.
– Забавно.
– Между прочим, у историков и сыщиков много общего. Мы любим детали, но с легкостью перестаем различать, какие из этих деталей важны, а какие нет.
Дуэйн ткнул пальцем в закладку, оставленную Фростом.
– Значит, ты остановился на той части, где Гарри сбросил бомбу?
– Да.
– Думаешь, нам доведется увидеть, как сбросят еще одну?
– Да.
– Ты говоришь как пессимист, – Дуэйн покачал головой.
– Я говорю как коп, – сказал Фрост.
Брат нахмурился.
– Представь себе всех тех людей; утром они проснулись и не подозревали, что погибнут еще до конца дня.
Фрост кивнул.
– Чаще всего происходит именно так.
Некоторое время они молчали. Фрост знал, о чем думает Дуэйн, а тот знал, что брат думает о том же самом, но ни один из них не заговорил о своих мыслях вслух. Кейти не знала. В тот страшный день она проснулась, и день должен был стать таким же, как множество других. Но не стал. Он был последним. К полуночи ей предстояло оказаться на заднем сиденье ее «Малибу» на Оушн-Бич, где Фросту и суждено былонайти ее.
Сегодня Кейти исполнился бы тридцать один.
– Ты звонил маме и папе? – спросил Дуэйн.
– Ага.
– Как они?
– Мама держится лучше, чем папа, – ответил Фрост. – Их здорово подкосило. Но Тусон пошел им на пользу.
