Фрост устремил взгляд на подключенный к портативному аккумулятору телефон доктора Штейн.
– Вы могли бы выключить телефон?
– Что?
– Пожалуйста. На одну минуту.
Она озадаченно изогнула бровь, но телефон все же выключила.
– Во время сеансов вы держите телефон при себе? – спросил Истон.
– Да. Он, конечно, стоит в беззвучном режиме, но я держу его рядом на экстренный случай.
– Каждый раз, когда мы с вами виделись, ваш телефон был подключен к портативному аккумулятору. Почему?
Она закатила глаза.
– У меня ужасно быстро разряжается батарея. Это просто выводит меня из себя. Надо бы купить новый телефон, но у меня нет времени.
– Вы получали какие-нибудь необычные сообщения?
– Необычные? – спросила Штейн.
– Письма, номера телефонов, всякую бессмыслицу…
Штейн нахмурилась.
– Вообще-то, да, я получала сообщения такого рода. Я решила, что это обычный спам. А что?
– И давно это происходит?
– Кажется, четыре или пять месяцев. И что это значит?
– Отдайте свой телефон на проверку, – сказал Фрост. – Или срочно замените его. Вполне возможно, что кто-то взломал его и загрузил в него программу-шпион. Вы этого не заметите, а он следит за каждым вашим шагом.
Штейн в ужасе уставилась на него.
– Вы хотите сказать, что кто-то слушает все мои разговоры? Видит все мои контакты и читает электронные письма?
Фрост кивнул:
– И не только. У некоторых программ-шпионов есть встроенная функция прослушивания. Они могут включать ваш микрофон, не оставляя никаких следов, а вы об этом даже не узнаете. Я вполне допускаю, доктор Штейн, что во время ваших сеансов с пациентами он мог находиться в этом кабинете. И слышать каждое их слово. И на основе всего этого разработать план игры с их сознанием.
Глава 26
Люси вытащила из квартиры тяжелый мешок, в который сложила накопившиеся за год журналы и покрывшиеся зеленой плесенью продукты из холодильника. Чтобы мешок не порвался, она сунула его в еще один. Ноша оказалась такой тяжелой, что девушка с трудом поднимала ее, и проще было тащить мешок за собой.
Люси начала спускаться вниз по лестнице. Штукатурка на стенах была в трещинах, за многие десятилетия плитки пола стерлись. На лестничной клетке пахло мочой. И парадная, и задняя двери подъезда запирались на замок, но бездомным каким-то образом удавалось проникать внутрь, и иногда по утрам девушке приходилось перешагивать через лужи телесных жидкостей.
Люси преодолела половину пролета, когда у нее зазвонил телефон. Она случайно выпустила горловину мешка, тот стремительно покатился вниз и остановился на лестничной площадке. Люси чертыхнулась, надеясь, что мешок не порвался, и выхватила из кармана телефон.
– Алло!
– Люси, это Фрост.
– А, привет. – Девушка пыталась сохранять спокойствие, однако при звуке его голоса у нее забурлила кровь. Она быстро спустилась вниз и ухватилась за мешок. – В чем дело? Ты ведь не отменяешь встречу?
– Нет. В десять в «Алембике». Буду ждать.
– Да уж, жди.
– Я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке, – сказал Фрост.
– У меня всё замечательно. А что?
– Ты не заметила ничего необычного, когда шла домой?
– Фрост, это же Сан-Франциско. Тут поневоле каждый день замечаешь что-нибудь необычное.
– Ты же знаешь, что я имею в виду.
– Знаю, – ответила Люси, – и нет. Я все время оглядывалась. Никто за мной не следил. Так благодаря тебе у меня начнется паранойя.
– Паранойя – это хорошо. Чем занимаешься?
– Выношу мусор. Я должна убрать квартиру. Мне нужно найти новую соседку, если я собираюсь остаться в городе. К выходным приедут родители Бринн и заберут ее вещи.
– Ясно.
Люси чувствовала, что он колеблется.
– Что случилось, Фрост?
– Ничего особенного. Я просто стараюсь соблюдать осторожность.
– В чем?
– Есть вероятность, что кабинет доктора Штейн прослушивается. Кто-то мог слушать ее беседы с пациентами.
– Думаешь, так он и нашел Бринн?
– Очень может быть. И еще это означает, что он мог подслушать тебя.
– О…
Люси больше ничего не сказала, прислушиваясь к тишине на лестничной клетке. Она жила в городе и привыкла к тому, что вокруг много любопытных. Кто-то постоянно да подслушивает тебя. Кто-то постоянно да наблюдает за тобой. Однако Фрэнки Штейн она не рассказала ничего, что можно было бы считать ее тайной.
– Люси? – позвал ее Фрост.
– Я здесь. Я буду осторожна.
– Это все, о чем я прошу. До встречи.
– До встречи, Фрост.
Он отключился. Его голос стих, и Люси с особой остротой ощутила свое одиночество. В обществе Фроста она словно оживала. Глядя на себя в зеркало, Люси обычно видела ничем не примечательную девушку, но под взглядом инспектора начинала смотреть на себя по-другому. Как на особенную. На неповторимую. И ей нравилось это чувство.
Люси как можно выше подняла мешок и поспешила на первый этаж. Отделанный мрамором вестибюль заканчивался металлической дверью с защитным брусом. Люси бедром нажала на брус и, навалившись на дверь, открыла ее.
Вечер заполнил узкий переулок множеством теней. Тротуар был испещрен пятнами от машинного масла и гудроновыми заплатками. От холодного ветра девушка поежилась. В обе стороны тянулись вереницы гаражей, над головой раскачивались похожие на паутину провода. Вдоль противоположного тротуара стояли машины и мотоциклы. У ближайшей машины, белого «Тауруса», был открыт багажник, но хозяина видно не было.
Люси оглядела переулок от перекрестка с Лагуной до перекрестка с Октавией. На всей протяженности она была одна, если не считать Данте – бездомного, отсыпавшегося после запоя перед гаражом. Она узнала его по клетчатому одеялу. Данте был безобидным. Он не пытался по ночам пробираться в подъезды, и за это жильцы наполняли его тележку из универсама всевозможной снедью.
– Привет, Данте, – крикнула Люси.
Ответа она не ждала и не получила.
Люси протащила мешок десять футов, отделявших ее от мусорного бака. Когда она откинула крышку, из бака вылетел рой мух. Бак был забит до краев. Люси стала перекидывать мешок через край, но пластик, стершийся об асфальт, не выдержал и порвался, и все содержимое высыпалось к ее ногам.
Люси закинула, что смогла, в бак, затем встала на четвереньки и принялась собирать журналы, испорченные продукты и коробки с использованными носовыми платками, которыми она утирала слезы после смерти Бринн. Ситуация бесила ее, и она думала только о том, чтобы поскорее закончить свое неприятное занятие.
