Он не ответил; он продолжал дышать. А потом с причудливым детским хихиканьем сказал:
– Игра почти закончена… игра почти закончена…
Фрост потянулся к телефону, но Фрэнки крепко вцепилась в аппарат.
– Что тебе от меня надо? Оставь моих пациентов в покое! И меня оставь в покое. Ты и так разрушил мне жизнь. Тебе этого мало?
Вместо ответа из горла Ночной Птицы вырвался клокочущий хохот.
Фрэнки чувствовала, что теряет контроль над собой.
– Ради бога, скажи, зачем тебе все это? Зачем?
Хохот сменился тишиной, а когда он снова заговорил, его голос прозвучал негромко, но жестко:
– Ты знаешь зачем… чтобы посмотреть, как ты умрешь.
Фрост вырвал телефон из руки Франчески и рявкнул в микрофон:
– Это Фрост Истон. Остановите машину и сообщите, где вы находитесь. – Он несколько мгновений вслушивался в мертвую тишину. – Вам некуда бежать. Где вы находитесь? Где Люси?
Ночная Птица прошептал:
– Люююююси… Люююююси… где ты… Люююююси…
Фрэнки заметила, что Фрост, прикрыв глаза, пытается сдержаться.
– Что вы с ней сделали?
– Люююююси…
Истон нажал кнопу отбоя и сунул телефон Фрэнки в руку.
– Поехали, – сказал он. – Надо спешить.
– Куда ехать?
– Вы сказали, что Тодд просыпался в Догпатче. Вот оттуда и начнем.
– Фрост, как вы думаете, что он затеял?
Он повернулся к ней. Фрэнки показалось, что она слышит, как громко стучит его сердце.
– Я не знаю, в какие игры он играет, но все вертится вокруг Люси. И вокруг вас.
Глава 42
Фрост вел доктора Штейн по улочкам прибрежного района, расположенного к югу от бейсбольного стадиона и известного под названием Догпатч.
Вокруг были сплошные стройки. Многомиллионные лофты выходили окнами на пакгаузы и склады. Ультрамодные рестораны соседствовали с заброшенными зданиями. Сейчас, когда стояла глубокая ночь и лил дождь, район был пустынным. Свет от фар десятка полицейских машин освещал разрушенные постройки у воды. Лучи фонарей скользили по зарослям сорняков и по парковкам под переплетением бетонных эстакад трассы 280.
Прошло уже два часа, но ни «Лексус» Даррена Ньюмана, ни пыточная Ночной Птицы найдены не были. Фрост все больше мрачнел, в голове его почти непрерывно пульсировала боль.
«Дворники» двигались вверх и вниз по ветровому стеклу, сгоняя воду. Они ехали вдоль длинного приземистого здания с металлическими стенами без окон, и Фрост жестом велел Фрэнки остановиться. Он вылез в дождь и, включив фонарь, огляделся по сторонам. Его внимание привлекли небольшие металлические ангары, разрисованные граффити. Луч фонаря высветил опоры эстакады на заднем плане; от грузовиков, проезжавших наверху, вниз летела россыпь брызг. Признаков жизни нигде не было.
Истон сел в машину, и они медленно поехали вперед, разглядывая все машины, припаркованные по обе стороны улицы.
– Уже поздно, – спустя какое-то время сказал Фрост. – Я сейчас договорюсь, чтобы вас отвезли домой.
– Нет. Вы же слышали его. Он хочет, чтобы я умерла. Я хочу быть с вами, пока вы ищете его.
Он не стал разубеждать ее. Он знал, что она упряма. Между ними снова воцарилось молчание.
– Вы не против, если я задам вам один вопрос? – наконец нарушил тишину Фрост.
Доктор Штейн пожала плечами:
– Задавайте.
– Вы сказали, что у вас нет уверенности в том, что в своей жизни вы принесли больше пользы, чем вреда. Почему? – спросил он.
Фрэнки крепко сжала руль и на мгновение прикрыла глаза. Все звуки вокруг тонули в шуме дождя.
– На этот вопрос есть тысяча ответов, – проговорила она и через секунду добавила: – Я очень высокомерный человек.
– Есть недостатки и похуже.
– Ну а в науке такое качество является роковым. Все это время я считала: я знаю, что делаю, а люди, которые противостоят мне, просто заблуждаются. Сейчас я спрашиваю себя, а не веду ли я себя как ребенок, который бездумно тычет в клавиатуру, напрочь не разбираясь в компьютерах.
– Люди – не компьютеры, – заметил Фрост.
– Наверное, было бы лучше, если б были. Тогда мы знали бы правильные ответы. Все это какая-то ирония, честное слово… Мы строим машины, которые всё помнят, но наш мозг похож на самый неорганизованный накопитель. Мы убираем прочь воспоминания и больше не видим их, но если мы их находим, они уже не такие, какими мы их себе представляли. Я думала, что вношу порядок в этот хаос, но велика вероятность того, что я делаю только хуже.
Фрост пытался осмыслить сказанное, когда доктор Штейн остановила машину.
– Складские помещения, – пробормотала она.
– Что?
– Простите меня. Я полная дура. Сижу тут и жалуюсь на память, а сама забыла такую важную вещь… В ту ночь я следила за Дарреном. Прежде чем переехать на тот берег, он останавливался здесь, в Догпатче, у складов. Я не смогла выяснить, что он там хранит…
– Где это? – перебил ее Фрост.
– В конце Двадцать второй улицы, у Залива.
– Поехали. Джесс и спецгруппа встретят нас там.
– Думаете, это что-то значит?
– Думаю, что человек, владеющий многими зданиями в этом районе, нуждается в отдельной складской секции лишь в том случае, если ему есть что прятать.
Штейн прибавила скорость. Они поехали на восток, в сторону Залива, пересекли Третью улицу и оказались в заброшенной промзоне, ведущей к пирсам. Фрэнки уверенно проехала по узкой, не шире их внедорожника, улочке и остановилась у ворот складского комплекса.
– Здесь, – сказала она.
Фрост вылез из машины. Дождь плетью хлестнул ему в лицо. Он подошел к запертым воротам и нашел звонок для вызова охраны. Окрестности уже осветили мигалки – по узкой улочке двигалась полицейская машина. Седан Джесс ехал следом.
Охранник в непромокаемом плаще с капюшоном не протестовал, когда увидел жетоны, и открыл ворота. Фрэнки, словно возглавляя мини-парад, въехала на территорию впереди вереницы машин. Уверенно ориентируясь в лабиринте рядов, она добралась до секции с зеленой дверью и остановилась. У других секций двери были белыми, а у этой – зеленая, в цвет самого контейнера. Фросту стало интересно, почему.
– Вы видели, как Даррен Ньюман заходил внутрь? – спросил он у Фрэнки. – Уверены, что именно в эту секцию?
– Уверена.
Истон вылез из машины. Джесс уже ждала его. Они подергали дверь – та была заперта на мощный висячий замок. Дождь так громко стучал по металлическим крышам, что казалось, будто где-то забивают гвозди. Джесс вытерла лицо и прокричала, чтобы Фрост услышал ее в этом шуме:
