– Ты говорил с врачами? – спросила она.
Фрост кивнул.
– Прогноз хороший, но операция продлится еще несколько часов.
– Держи меня в курсе.
– Ладно. Ее родители уже едут сюда. Я их жду.
– Мне поговорить с ними? – спросила Джесс.
– Нет, я сам.
– Как скажешь. – Она пристально вгляделась в него. – У тебя такой вид, будто тебе самому нужен врач. Надо бы сделать тебе КТ или МРТ в связи с ударом по голове.
Фрост улыбнулся.
– Угу. Скоро сделают.
Джесс встала и пошла к двери. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Они сказали друг другу все что надо. За долгие годы у них постоянно бывали разногласия, однако они всегда мирились.
Фрост терпеливо ждал, сидя в кафетерии. Вернулась головная боль, и он принял еще «Адвил». Инспектор думал о Люси, лежащей на операционном столе, и представлял лицо женщин с фотографий, найденных у Даррена Ньюмана. Жертвы. «Заблокируй все это», – сказала бы ему Джесс, но им владел гнев на весь мир. То же самое он чувствовал, когда погибла Кейти.
– Фрост?
Полицейский удивленно поднял голову. Перед ним стояла Франческа Штейн. Он не слышал, как она шла по кафетерию.
– Доктор Штейн, – сказал Фрост, возвращаясь к официальной манере общения. Она была в той же одежде; значит, домой не заходила. – Кажется, я просил офицера отвезти вас домой.
– Он и отвез. Мне нужно было увидеть вас.
Истон указал ей на стул, на котором недавно сидела Джесс. Фрэнки села, положила руки на стол и сплела длинные пальцы. Судя по виду, она испытывала неловкость. И это было странно для женщины, привыкшей все держать под контролем.
Фрост прочел в ее глазах беспокойство.
– Фрэнки, что вас тревожит?
– Я хотела кое о чем поговорить с вами. Я дума… в общем, думаю, что есть одна проблема.
– Какого рода?
Доктор Штейн откинулась на спинку стула и положила руки ладонями на стол. Пальцы у нее были изящными и длинными. Промокшая и расстроенная, она все равно сохраняла красоту и грацию, проявлявшуюся в каждом движении.
– Помните, во что сегодня был одет Даррен Ньюман? – спросила она.
– Оранжевая рубашка, черные брюки, какой-то психоделический галстук.
– Верно.
Больше Фрэнки ничего не сказала. Ее губы были плотно сжаты.
– Это должно что-то значить для меня? – спросил Фрост.
– Не могу сказать наверняка.
Истон улыбнулся.
– Послушайте, у вас была трудная ночь. Может, вам надо поспать? Мы могли бы обсудить все завтра.
– Нет. Сомневаюсь, что это может ждать до завтра. Скажите, вы поручили своим полицейским обыскать дом Даррена?
– Тот, что возле Панхандла? Да, наши люди сейчас там.
– Вы можете связаться с ними? – спросила Фрэнки.
– Конечно. А что вас беспокоит?
– Я надеюсь, что они смогут переслать вам фото гостиной и спальни Даррена.
Фрост удивленно склонил голову набок.
– А зачем?
– Объясню, когда увижу. Не исключено, что я ошибаюсь, поэтому хочу сначала удостовериться.
Она была так расстроена, что Истону захотелось выполнить ее странную просьбу. Он позвонил начальнику криминалистической группы и запросил фотографии внутренних помещений дома Ньюмана. Менее чем через девяносто секунд телефон стал позвякивать через равные промежутки времени. Фрост загрузил снимки, сделанные в разных комнатах и в разных ракурсах, а затем передал телефон Фрэнки, которая стала тут же просматривать их. С каждой фотографией она все сильнее мрачнела.
Наконец врач вернула телефон Фросту.
– Ну? – спросил тот. – У нас проблема?
– Да.
– Ясно. И какая?
Фрэнки глубоко вздохнула и ответила:
– Когда Даррен впервые пришел ко мне, он рассказал историю из своего детства. Он вырос в сельской местности недалеко от Грин-Бей. Единственный ребенок в семье. В семь лет, во время сильного снегопада на День благодарения, он построил снежную крепость. Крепость обрушилась на него. Он почти задохнулся, прежде чем все сообразили, что случилось. На сеансах Даррен рассказывал мне множество историй; все они были лживыми, а вот эта правдивой. Его мать показала мне газетную статью об этом случае.
Фрост пожал плечами.
– Ну, должно быть, ребенок сильно испугался, но, надеюсь, вы не станете утверждать, что эта жуткая история оправдывает то чудовище, в которое он превратился.
– Нет. Нет, дело совсем не в этом. Вы знаете, что такое лейкофобия?
– Не знаю.
– Это патологическое неприятие белого цвета, – сказала Фрэнки.
– Неужели такое бывает?
– Да. И спровоцировать ее может именно такой опыт, что Даррен получил в детстве. В сознании белый цвет становится символом предсмертного состояния. Тогда, под снегом, пытаясь дышать, он видел только белизну. Этот цвет вызывает у него ужас.
– Вы думаете, Даррен Ньюман страдал лейкофобией? – спросил Фрост.
– Мне он об этом никогда не говорил, а я тогда не придала значения, – но да, думаю, страдал. Он всегда был одет в яркие цвета. А машина? Тоже яркая, красная. Помните его секцию на складе? Дверь была окрашена в зеленый. Все остальные были белыми, а у Даррена – зеленая.
– Какой-то перебор получается, – сказал Фрост.
Фрэнки взяла у него телефон и, положив на стол перед ним, стала прокручивать фотографии.
– Все эти снимки сделаны в доме Ньюмана. Взгляните на стены. Нигде нет ни одной белой стены. Везде либо обои с рисунком, либо яркая краска. Смотрите, даже потолок не белый. Как вы это объясните?
Фрост внимательно смотрел на фотографии.
– Ладно, допустим, вы правы насчет состояния Ньюмана. И что это значит? Почему это так важно?
Но он уже понял, что она сейчас скажет.
– Пыточная, – ответила Фрэнки. – Она вся белая. Неужели не понимаете? Если у Даррена была лейкофобия, он никогда не покрасил бы ту комнату в белый. Он просто не смог бы в нее войти. Не смог бы переступить порог. Это просто невозможно.
– Может, Ньюман справился со своей лейкофобией после лечения у вас? Ведь прошел целый год.
– Нет, если судить по его дому. Нет, если судить по его одежде.
Фрост нахмурился.
– Вы видели фотографии, что он хранил на складе. Вы знаете, что за человек был Ньюман. Он не был невинной жертвой.
– Я не утверждаю, что Даррен не был убийцей и социопатом; я рассказываю вам, Фрост, о том, что мне известно как психиатру. Если та комната использовалась для того, чтобы манипулировать женщинами, то делал это не Даррен. Он просто не смог бы. Для человека с лейкофобией зайти в такую комнату равносильно тому, как для Люси Хаген добровольно пройти до середины Оклендского моста.
