– У меня все хорошо, – говорил я сестре. – Как ты поживаешь? Ведь мы не виделись аж с пяти часов.
– Я не представляю, как ты там выдерживаешь, – сокрушалась Нандина. – Хоть есть где присесть? Чем ты заполняешь вечера?
– У меня много мест для посиделок и уйма всяческих занятий. Например, вот прямо сейчас… Ой! Извини, дела!
Я вешал трубку и смотрел на часы. Неужели только восемь?
Я подносил циферблат к глазам, проверяя, что секундная стрелка движется. Она двигалась.
Иногда звонили в дверь. О, как я ненавидел этот звонок с его мелодичным «динь-дон». В голосе его слышалось что-то церковное, что-то заносчивое. Не открыть было нельзя, поскольку меня выдавала машина, припаркованная перед домом. Вздохнув, я плелся в прихожую. Чаще всего визитером оказывалась Мэри Клайд Раст. Джим, кстати, не приходил. Он как будто не знал, о чем со мной говорить, а вот Мэри Клайд ничуть не терялась:
– Я понимаю, Аарон, ты не расположен к общению, поэтому даже не буду входить. Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. У тебя все хорошо?
– Все прекрасно, спасибо.
– Вот и славно. Рада это слышать.
Мэри Клайд энергично кивала и, развернувшись на каблуках, уходила прочь.
Я предпочитал тех соседей, которые меня избегали. Кто, утром выгуливая собаку, тотчас отводил взгляд, заметив меня на крыльце. Кто, собираясь ехать на работу, сразу отворачивался, когда я садился в свою машину.
Однажды вечером я, откликнувшись на дверной звонок, на пороге увидел бочкообразного незнакомца с каштановой бородкой и копной седоватых волос.
– Гил Брайан, генеральный подрядчик, – представился он и всучил мне свою визитку. Влажные подглазья, блестевшие под светом фонаря, сообщали ему благонадежный вид, и только поэтому я не захлопнул дверь. – Это я залатал вашу крышу.
– Ах так.
– Гляжу, за починку вы еще не брались.
– Пока нет.
– Ну, теперь у вас моя карточка, если что.
– Благодарю.
– Наверное, сейчас вам не до ремонта.
– Хорошо, спасибо. – Я все же закрыл дверь, но осторожно, чтобы не вышло грубо. Мне понравилась его деликатность. Однако я бросил визитку в фарфоровое блюдо, ибо нарочно не замечал дырявость крыши, как недавно не замечал врачей, выглядывавших в приемный покой. Вот как надо было ответить: «Какая еще крыша? С моей крышей все в порядке».
Я не разрешал себе укладываться в постель раньше девяти вечера. И настраивался перед сном почитать, зная, что усну не сразу. На тумбочке лежала толстая биография Гарри Трумэна, которую я начал еще до несчастья. Но с тех пор продвинулся не сильно. «Чтение уходит первым», – говорила моя мать, имея в виду, что горюющий мозг отторгает подобную роскошь. Она уверяла, что после смерти нашего отца не читала ничего серьезнее утренней газеты. Тогда ее слова казались мелодраматической позой, а сейчас я обнаружил, что в шестой раз перечитываю один и тот же абзац, но не понимаю его содержания. Веки мои тяжелели, и я испуганно вскидывался, когда соскользнувшая с одеяла книга падала на пол.
Я брал пульт, включал телевизор, стоявший на комоде, и смотрел, вернее, тупо пялился на все подряд: документальные фильмы, ток-шоу, рекламу. Я слушал бодрые голоса, скороговоркой поминавшие побочные эффекты лекарств, которые они впаривали.
– Ну да, ну да, – отвечал я. – Завтра же сбегаю куплю. Подумаешь, неудержимый понос, почечная недостаточность и внезапная остановка сердца!
Дороти злилась, когда я вот так разговаривал с телевизором.
– Перестань! – просила она. – Уши вянут от их болтовни!
В спальне стоял маленький телевизор, по которому иногда, готовясь ко сну, мы смотрели вечерние новости. Большой телевизор был на веранде. Старый «Сони Тринитрон». В больнице Джим Раст передал мне слова пожарного: телевизор-то, сорвавшийся с кронштейна, и размозжил грудь Дороти. Телевизоры этой марки ужасно тяжелые.
Одно время мы с Дороти подумывали купить современный телевизор с плоским экраном, но решили, что нам это не по карману. А если б купили, она была бы жива?
А если бы тот пациент явился на прием? К моменту, когда упало дерево, она бы еще не вернулась с работы.
А если бы она не пошла на веранду, но осталась в кухне…
А если бы я сказал: «Ну может, я отыщу твои крекеры», – и помог ей в поисках, а потом сидел бы рядом и смотрел, как она ими хрумкает…
Но нет, нет. Я надулся как индюк и уковылял в спальню, словно это так важно, что она не согласилась на сухарики.
О, как часто я ворчал на ее привычку повсюду оставлять использованные салфетки и кружки с недопитым кофе, на ее манеру ни в грош не ставить порядок и домашний уют. Господи, подумаешь!
А еще Дороти любила похвастать тем, что она – дипломированный специалист. С кем-нибудь знакомясь, никогда не представлялась по имени, но говорила «доктор Росалес», причем так, будто и сейчас на ней белый халат. (По правде, она редко с кем знакомилась, поскольку не видела смысла в приятельском общении.)
А эта ее любовь к тяжелым, чуть ли не ортопедическим ботинкам? Иногда они казались знаком самодовольства. Мол, вот какая я серьезная и высокодуховная – не чета всем вам.
Сейчас было приятно перебирать ее недостатки. И не только потому, что я удивлялся, как они могли раздражать. Я надеялся сохранить в себе это раздражение и тем самым изгнать тоску по Дороти.
Однако не вышло.
Мне хотелось, чтоб она знала: в больнице я был неотлучно. Ужасно, если б она подумала, что я бросил ее одну.
И вот уж ее бы насмешили все эти соседские кастрюльки!
Я понял, что самое скверное в потере жены: чертовски хотелось ей обо всем рассказать.
Телевидение проникало в мои сны, если тревожное полузабытье можно назвать сном. Мне снились эскалация войны в Ираке и кампания Хиллари Клинтон по выдвижению ее кандидатом от демократов. Я ворочался на дистанционном пульте, и тогда вдруг кто-то вопил: «…нержавеющая сталь… двояковогнутые поверхности… отменное качество…» Я подскакивал и таращился во тьму, сердце колотилось бешено, во рту было сухо, как в пустыне. Я выключал телевизор, падал в кровать. Зажмуривался и сквозь зубы шептал: «Спи, черт бы тебя побрал!»
Вы, может, думаете, мне снилась Дороти? Нет. В лучшем случае иногда мнился легкий спиртовой душок, который она приносила с работы. Когда мы поженились и стали спать вместе, запах этот навевал яркие сны о детстве – визиты врача, прививки и прочее. Нынче этот призрачный запах меня пробудил, и я даже раз-другой окликнул ее по имени.
Но ответа не получил.
Поток кастрюлек истончился, ручей сочувственных посланий зачах. Неужто люди так забывчивы? Да, конечно. Ведь ежедневно случались новые трагедии. Никуда не денешься.
