Йожевиж подался вперёд, потребовал неожиданно охрипшим голосом:
– Ну!
Шушротта вздохнула, потеребила кончик косы и тихо сказала:
– Я её сразу узнала, невесту твою наречённую! Как ты и рассказывал: маленькая, рыжая, голубоглазая… И с ней ещё две гномеллы, по виду рубаки, три человека, из них одна красивая девушка, такая черноволосая, на крейку похожа, и два оборотня – мужчина и женщина.
– Ну-у!.. – взревел Йож, одним прыжком перемахнув разделяющий их стол и едва не взяв гномеллу за грудки. – Что с ними?
Шуша, широко распахнув глаза, затараторила:
– Господин Дариан их на нижние уровни повёл… Туда, где всякая гадость ползучая растёт! Не к добру это!
В одно мгновение Дикрай оказался рядом с Йожем. Оба переглянулись.
– Значит, они все-таки пришли за нами! – прищурился оборотень. – о чём эльфы всё это время умалчивали!
– О чём умалчивали эльфы? – раздался звонкий девичий голос от входа.
На пороге стояли Ягорай и Аргониэль.
* * *
Щит стянул вход в грот и погас, приобретя вид серого камня. Не знай, что за ним, – не отличишь от стены!
– Ты… убил меня? – с трудом спросила Вителья.
Язык начал заплетаться, а колени – слабеть. Лишь зрение не пострадало – она видела всё отчётливо, даже отчётливее обычного! Видела уходящие вниз «кротовьи норы» ходов, видела лакуны пещер, многие с озёрами, полными то чёрной, то светящейся воды, видела пронизывающие камень мощные энергетические потоки, шедшие сверху, с поверхности. Мелкие свивались в средние, средние – в крупные, но все стремились на уровни, находящиеся гораздо ниже того, на котором находились они.
Дариан засмеялся и подхватил девушку на руки, будто она была пушинкой.
– Зачем же уничтожать одно из чудес света? – промурлыкал он и понёс её куда-то. – Подобное надо использовать… во благо!
Что-то в его голосе заставило волшебницу перевести взгляд со становящихся всё более густыми зарослей тикрейских реликтов на собеседника. Будь её воля, она бы отшатнулась и бросилась прочь от его жестокой и беспощадной гримасы, но тело не слушалось. В руках эльфа Вита болталась тряпичной куклой, которая только и могла, что поворачивать голову на звук.
– Я обещаю тебе сладкие сны, моя драгоценность, – шептал эльф ей на ухо, унося всё дальше от друзей, – не беспокойся ни о чём!
Вителье было очень страшно – гораздо страшнее, чем тогда, когда Кипиш поднимал их из пещеры-могильника через пласты земли, страшнее, чем в тронном зале, при появлении крейского посла, во всеуслышание объявившего её собственностью Самсана Данира ан Третока, но врождённая гордость не позволяла выказать истинные чувства. Волшебница вспомнила архимагистра Никорин и невольно примерила на себя её маску – насмешливого отрешённого спокойствия.
Шли долго. В каменных коридорах становилось темнее – фиолетовый мох здесь рос не в таком изобилии, как выше. Однако Вителья видела совсем другой свет и понимала: это место полно энергии, могущей к демонам разнести не только Цитадель, но и окружающую территорию.
Яд, видимо, продолжал действовать, потому что в глазах волшебницы темнело, а звуки – мягких шагов Дариана, капающей воды, подземного эха – становились тише. Вот звучание эха изменилось – эльф внёс её в огромную пещеру, стены и потолок терялись в темноте. Энергия сплеталась здесь в сияющий кокон, будто защищая нечто, лежащее в дальнем конце зала.
Девушка из последних сил старалась разобрать, что же там такое, но тут тьма полностью поглотила свет в её глазах. Остались лишь звуки и панический страх, который никак нельзя было показать!
Дариан аккуратно положил её на ласкающий мех – тот дарил заметное тепло, которое в холоде подземелья не было лишним. Прохладные губы эльфа коснулись её лба. По звукам она поняла, что он отошёл в сторону. Поверхность, на которой она лежала, дрогнула и начала куда-то опускаться. Ассоциация была однозначной – спуск в собственную могилу.
– Спи, рокури аркаэлья, – услышала она тихий голос, – сияй на благо Лималля!
И она послушно провалилась в сон.
* * *
Его величество Редьярд Третий никогда не был сентиментален. Охотничьи щенки вызывали умильную улыбку на лице короля гораздо чаще собственных сыновей. Но в последнее время прошлое постоянно стучалось в ворота его памяти, заставляло задумываться. Вот и сейчас король, не отвечая шуту, катал по тарелке кусок ветчины, свёрнутый в трубочку, и совсем не обращал внимания на звуковое сопровождение, трубными стонами выдаваемое вожделеющим ветчины волкодавом.
Дрюня друга и сюзерена не торопил. Знал: когда у Рэда такое спокойное выражение лица, лучше его не трогать, не мешать погружаться в глубины воспоминаний, перебирать их, как скупой – золотые.
– Рейвин… – медленно произнёс король, – ей следовало родиться мужчиной и стать святым отшельником, исцеляющим наложением рук и живущим в какой-нибудь пустоши. Иногда я завидовал силе её воли, но и у неё бывали минуты слабости!
О любой другой шут заметил бы, что не грех настоящему мужчине воспользоваться минутой слабости настоящей женщины, но о её величестве сказать подобное язык не поворачивался.
– Рейвин… – повторил Редьярд.
* * *
«Здесь сухой и горячий воздух, а вода ценится наравне с золотом и драгоценными камнями. Мужчины хвалятся друг перед другом своими источниками и жёнами. И не жалеют украшений ни на тех, ни на других. Женщины едва скрывают прелести кусками ткани, вовсе не похожими на платья. Чем красивее жена, тем больше она открыта глазам посторонних. Богатство в Крее – не порок, а предмет гордости. Дно бассейнов, в которые стекают источники, выкладывают богатой мозаикой, часто используя полудрагоценные камни… Иногда такой водоём – самое роскошное и комфортное место во всём доме.
Небо здесь блёкло-голубое, с нездоровой желтизной, будто больное, земля коричнево-жёлтая, пыльная, потрескавшаяся. Глаз радует немногое: зелёные оазисы вокруг источников, белые, ослепительно-белые стены домов, сине-жёлто-оранжевые плетёные циновки, которыми занавешивают двери и окна. Их же стелют на крыши, где предпочитает спать большинство крейцев. Признаюсь, я тоже перенял эту привычку. Ночью, лёжа на крыше своего дома, часами смотрю в небо и думаю о нас… о том, какими мы были бы счастливыми, если бы судьба распорядилась по-другому!
Винни, это моё первое и последнее письмо к тебе. Я держу данное слово и более не потревожу твой покой… Не знаю отчего, но сегодня меня перестала жечь, наконец, обида из-за того, что ты отослала меня сюда. Да, указ был подписан королём, однако его рукой именно ты выводила мою новую должность на листе. Ты всегда была умна, Винни, просто под крылом отца и под моей защитой это качество тебе не особенно требовалось. Оно проявилось в полной мере лишь в стенах ласурского каземата, в который превратился для нас обоих королевский дворец. Одной королевской подписью на указе ты убивала сразу двух полярных волков: отсылала прочь и меня, и… сама знаешь кого. Размышляй я тогда рационально, не мог бы не поразиться красоте подобного хода! Но тогда я не мог быть спокойным…
