Между тем обе рубаки ласково взяли Вырвиглота под локотки.
– Слышь, парниша, а ты ничего так, силён! Мы, гномеллы, сильных мужиков знаешь как уважаем! Давай покажем как?
– Одурели? – справедливо поинтересовался тролль, пытаясь стряхнуть их с рук, как котят, повисших на рукавах. – Своих мужиков ищите, а я – ничейный!
– А Вита? – ухмыльнулась Руфусилья.
– Вита – это тепло в моём сердце, – нежно улыбнулся Дробуш, – она сделала меня живым! Да отстаньте от меня!
Гномеллы попытались повалить его на пол, однако он без труда отшвырнул их в дальний конец грота и огляделся.
У стены с жаром целовались Варгас и Виньо, у другой полосатая кошка и пятнистый кот почти заняли привычную кошачьим позу для совокупления, и – вот досада! – возвращались улетевшие было гномеллы, а на их лицах читалось суровое желание доказать упрямому мужику, чего стоят рубаки как сексуальные партнёрши!
– Бородатая мама моя! – пробормотал тролль, не без грусти вспомнив Йожевижа, и тут…
* * *
В придорожной харчевне воняло пригоревшим салом, кислым вином и отчего-то петрушкой. Угли в закопчённом очаге тихо тлели, и так же тихи были посетители, только что разражавшиеся громкими криками и аплодисментами. Представление бродячих комедиантов шло на ура – скучно ночевать на окраине дороги, направляясь из пункта А в пункт Б и не имея других развлечений, кроме выпивки.
Пока актёры переодевались ко второй части представления, почтенную публику развлекал новенький, который, честно говоря, сам от себя был в восторге! Он стоял рядом с очагом, наигрывая на старенькой, выданной магистром Иживолисом китаре, и самозабвенно пел один из сонетов Белого трувера, им самим переложенный на музыку:
Ну почему из тысяч взглядов томных
Ищу один, глубокий, тёмный, твой?
Ну почему я как юнец влюблённый,
А ты опять качаешь головой?
Смотрю на хрупкую фигурку умилённо,
Не замечая красоты иной,
Пишу сонеты, нежностью пленённый,
А ведь виски покрыты сединой!
Голос у Андрония рю Дюмемнона с детства был чистым и звонким, а сложные слова он, ясное дело, произносил без труда, не коверкая.
И сам себе смешным кажусь порою:
В душе весна, лишь снова встретил взгляд!
Я словно мальчик со своей любовью,
Нашёл тебя, и нет пути назад…
Но если ты негромко скажешь: «Да!» –
Моя любовь с тобою навсегда!
О любовных похождениях Одувана Узаморского в народе ходили легенды. Эта, о страсти уже убелённого сединами трувера к юной дочери вельможи, была одной из самых известных. Мэтр умер, так и не добившись любви неприступной девы, но на смертном одре повторяя её незабвенное имя.
Женщины, ехавшие с мужьями по делам, дружно сморкались в фартуки, суровые ласурские виноградари супили брови и подозрительно блестели глазами. Дрюне нравилось петь и нравилось, с какими лицами его слушают! За спиной будто выросли крылья, впервые он ощущал себя на своём месте, впервые видел, как кому-то нужно то, что самому ему даётся с лёгкостью и удовольствием!
Едва он закончил петь, из-за стойки, изображавшей кулисы, выбежала кривоногая забавная собачонка, неся в пасти потрёпанный шутовской колпак. Посетители с радостью бросали туда монеты – за искренние эмоции и хороший голос певуна мелочи было не жалко! Следом за собачонкой показалась прекрасная Аллилуиэль, урождённая эльфийская девственница, вынужденная бежать из родного дома, чтобы найти спасение от выгодного её отцу брака с гномьим князьком с непроизносимым именем. Она была высока, стройна, сияла юной красотой, затмевающей солнце, а острые, открытые высокой причёской ушки, кажущиеся полупрозрачными, привлекали внимание не менее, чем тяжёлые груди, тонкая талия и непередаваемо длинные ноги. На самом деле прекрасная эльфийка была урождённой гражданкой Ласурии, эльфов никогда не видела, однако с гномами выпивать случалось. Она и без наведённых магистром Иживолисом иллюзорных чар была хороша, груди, талия и ноги действительно заслуживали внимания, однако смуглое лицо, карие, насмешливые глаза и тяжёлая копна чёрных волос, спадающих на спину, эльфийке принадлежать никак не могли!
По сюжету Аллилуиэль, украденная злым троллем (это произошло до антракта), стеная в пещере, готовится к смерти, ибо честь не позволяет ей отдаться вонючему чудовищу в исполнении Гентукки (вонял мертвечиной тот, надо сказать, весьма достоверно). Подвергший её пытке голодом и жаждой мучитель приходит за ответом и, получив отказ, готовится убить невинную деву, а, возможно, надругаться над её трупом. И тут появляется прекрасный рыцарь на белом единороге. Роль белого единорога исполнял один из коней, везущих шарабан, вороной по кличке Галка – здесь Дрюня в полной мере оценил юмор магистра! Смирная животина преображалась в мифическое существо только при наличии достаточной высоты потолков в местах выступления. Поскольку в данном заведении высота позволяла, Дрюня с нетерпением ждал его появления – сценарий он уже знал наизусть, однако сам спектакль, как и почтенные гости, видел впервые.
Эльфийка упала у огня, выбрав наиболее эффектный ракурс освещения прелестей, заломила руки и нежным голоском, с придыханиями в соответствующих местах, зарыдала:
– О великий Меркабаракаль, бог эльфийских девственниц и девственников, за что мне такая злая участь быть распятой телом мерзкого чудовища, людоеда и мизантропа, тролля Гента Мёртвая голова! Отчего ты не блюдёшь самое святое, что есть у меня?
Актриса сделала картинную паузу, во время которой мужчины с удовольствием делились друг с другом вариантами наименования и местоположения этого «самого святого».
– Честь! – взвыла эльфийка. – Мою честь! Я сохраняла себя в чистоте, не допуская плотских помыслов и утех, я творила добрые дела во славу твою, а ты предал меня так жестоко! О, бедная я, несчастная дева, коей скоро придётся расстаться со смыслом своего девства, раздвинув ноги перед отвратительнейшим из отвратительных порождений земных недр!
– Внимай мне, дева! – раздался в ответ вой настолько ужасающий, что один из зрителей, дёрнув локтем, разлил на себя пиво, а другой упал со стула. – Ибо я говорю с тобой, твой бог Меркабаракаль! Моею волей ты так долго сохраняла себя в чистоте, я отводил от тебя жадные руки, жаждущие помять все аппетитные места твоего тела, но пришло время тебе отдать себя в жертву ради других девственных девушек нашего народа! Прими эту жертву с радостью, а уж мерзкий тролль постарается доставить себе удовольствие!
– Ах, я несчастная! – очень натурально зарыдала Алли, и зрительницы бурно поддержали её слезовыделением. – Но перед твоей волей я, покорная, склоняюсь с радостью!
Она встала с колен, и серебристая ткань платья с шелестом потекла вниз. Зал ахнул. Эльфийка казалась обнажённой, хотя на деле самые интересные места скрывали тонкие полоски ткани телесного цвета.
– Бери меня, поганая тварь! – закричала Алли, разрывая сердца слушателей отчаянием и многозначительно потрясая прелестями. – Бери, я твоя!
