Генри. К тому времени мне порядком надоело делать всё украдкой. Мы с Карен встречались ежедневно уже три месяца, а я не мог прийти к ней в дом, если там была её бабушка, да и её мать не уставала твердить, что мы не пара. Мои родители вели себя точно так же. Казалось, все сговорились против нас. После заварухи с её соседом я решил, что нам пора бежать и тайком пожениться. Тогда родным придётся смириться с этим фактом. После пары фальстартов мы наконец решили, что отправимся в Мэриленд и поженимся там. Просто возьмём и поступим по-своему. Нам был нужен свидетель, и я попросил Ленни. Уже добравшись до Мэриленда, мы, стоя на светофоре, разговорились с молодыми людьми из соседнего автомобиля. Они сказали, что здесь по закону всё равно надо ждать бракосочетания три дня после подачи заявления, а вот в Северной Каролине можно пожениться без проволочек. Так что мы поехали в город Уолден в Северной Каролине. Прошли положенный медосмотр, сдали анализы крови и прямиком направились к мировому судье. Ленни устал и вырубился на заднем сиденье нашего авто, так что свидетелем стала жена мирового судьи.
Карен. Потом мы с Генри вернулись и всё рассказали моим родителям. Поначалу это известие их шокировало, но где-то через полчаса они начали свыкаться с реальностью. Дело было сделано, оставалось смириться. Они были не из тех, кто готов выгнать дочь из дома за подобный проступок. Вдобавок я понятия не имела, что значит быть женой. Не умела готовить, даже яйцо сама сварить не могла. В сущности, мы оба были ещё детьми. Родители предложили пожить у них. Отремонтировали для нас второй этаж, и мы поселились в их доме. Генри в голову не приходило, что можно подыскать место, где мы могли бы жить отдельно. Ему понравилось у нас. Он полюбил моих родных. Полюбил мамину стряпню. Перешучивался с мамой. Очень тепло к ней относился. Я видела, что ему по душе снова стать частью семьи. Постепенно и мать с отцом к нему привязались. У них было три дочери, и вот наконец они обзавелись сыном, хотя и несколько необычным путём. Генри очень искренне обсудил с ними религиозную проблему и пообещал, что перейдёт в их веру. Даже начал брать уроки иудаизма. Каждый день он уходил «на работу». Мы все думали, что он каменщик. Профсоюзная карточка и всё такое. Как мы могли догадаться? Мне даже в голову не приходило, что для каменщика у него подозрительно нежные руки. К августу Генри завершил своё религиозное образование, и мы сыграли очень милую еврейскую свадьбу. Даже бабушка была почти счастлива.
Глава шестая
Карен далеко не сразу догадалась, какой именно «работой» занимается её муж. Она знала, что он парень боевой. Знала, что он может быть крут. Однажды она видела, как рядом с манхэттенским клубом Джеки Кэннона «Рэт Финк Рум» он избил монтировкой трёх человек — позже она узнала, что это были игроки в американский футбол из Нью-Джерси. Она знала, что некоторые его друзья сидели в тюрьме. И ещё знала, что иногда он носит с собой пистолет. Но тогда, в начале шестидесятых, — до того как Марио Пьюзо описал стиль жизни мафиози в «Крёстном отце»; до того как Джозеф Валачи впервые публично признал существование мафии; до того как парламентский подкомитет по расследованиям сенатора Джозефа Макклеллана обнародовал имена и фото пяти тысяч деятелей организованной преступности, — феномен умников был сравнительно малоизвестен за пределами их тесного мирка. Разумеется, Карен Фрейд Хилл, приличная девушка из Лоуренса, Лонг-Айленд, не имела причин полагать, что окажется вдруг в роли героини какого-то малобюджетного боевика. Всё, что она знала, — её муж работает каменщиком и мелким профсоюзным начальником. По утрам она даже иногда подвозила его на работу в разные места и видела, как он уходит на стройплощадку. Он приносил домой сто тридцать пять долларов в неделю. Почти все эти деньги уходили на выплаты по кредиту за их спальный гарнитур. Да, у него была новая машина. Но она знала, что он вроде выиграл пару тысяч долларов в лотерею незадолго до свадьбы. Все его друзья имели работу. Они были строительными рабочими и водителями грузовиков; владели небольшими ресторанами, работали в Швейном квартале или в аэропорту.
Карен. Иногда мне кажется, что, если бы мать не доставала меня всё время, я прозрела бы раньше. Но она так упорно пыталась разлучить нас, что мне пришлось столь же упорно сопротивляться. Я решила её переупрямить. Не хотела предавать Генри. Не хотела дать ей победить. Поэтому всё время придумывала Генри оправдания. Изобретала их для неё, но, как оказалось, и для себя тоже. Если он задерживался, я говорила, что он с друзьями. Если не звонил в положенное время, я врала матери, что он уже отзвонился до того. Через некоторое время такая жизнь начала казаться мне нормальной. Понимаю, что это звучит дико, но всё происходило так постепенно, день за днём, что я изменилась, сама того не заметив.
С тех пор я со многими людьми поговорила, и теперь мне кажется, что я с самого начала имела склонность к такой жизни. Я знаю, что некоторые женщины немедленно прекратили бы отношения, если бы парень попросил их спрятать пистолет. «У тебя пистолет?! — закричали бы они. — Фу! Да кому ты нужен? Отвали!» Есть масса девушек, даже моих собственных подруг, которые сказали бы такое в ту же секунду, как им сунули в руки оружие. Но я должна признать правду — меня это заводило.
До меня начало доходить, насколько его друзья отличаются от обычных людей, среди которых я выросла, во время вечеринки, устроенной Хелен, женой его приятеля Бобби Де Симоне. Мы к тому времени были женаты несколько месяцев, и я ещё ни разу толком не общалась с его друзьями и их жёнами в отсутствие Генри. Хелен устроила распродажу своих поделок из меди и дерева. Я прежде не знала никого, кто продавал бы что-то собственным друзьям прямо у себя дома. Генри сказал, что отвезёт меня на вечеринку, съездит повидаться с парнями и потом заберёт. Бобби и Хелен жили в Озон-парк. Квартирка оказалась не из лучших. Пара комнат на втором этаже. Все друг друга знали, я одна была новенькой, и они отнеслись ко мне очень-очень тепло. Действительно дали почувствовать себя как дома и частью компании. Но когда они начали разговаривать, я была шокирована тем, что услышала. Одна женщина, помню, рассказала, что уже три года ждёт мужа из тюрьмы. Я ушам своим не поверила. Боже мой! Три года! Я подумала, что никогда столько не вытерплю.
Впервые в жизни я оказалась среди женщин, которые вели беседы о тюрьме. Для них это была повседневность. Они знали всё о хороших и плохих тюрьмах. Но никогда не упоминали, за что их мужья там оказались. Это просто не обсуждалось. Вместо этого они жаловались, как лгут копы и прокуроры. Как придираются к их мужьям. Как их мужья просто делали то же, что и все вокруг, но им не повезло — и они попались. Тут же, без паузы, переходили к обсуждению долгих автобусных поездок на тюремные свидания, что в эти поездки надевать, как ведут себя дети и как трудно сводить концы с концами без мужа.
Пока они так болтали, я начала к ним присматриваться и поняла, что выглядят они — так себе. Откровенно неухоженные. С плохой кожей. Было очевидно, что многие не следят за собой. Не очень-то хорошо они выглядели, вот что я имею в виду. У некоторых были плохие зубы. У других их вообще недоставало. В районе, где я выросла, такого не увидишь. Кроме того, они были кое-как одеты. Шмотки дешёвые и немодные. Много полиэстера и трикотажные брючные костюмы. Позже, когда я познакомилась с их детьми, была поражена, сколько проблем они доставляли. Эти дети постоянно влипали в неприятности. Устраивали драки. Прогуливали школу. Сбегали из дома. Женщины лупили их до синяков швабрами и ремнями, но детям было на это наплевать. Эти женщины постоянно были на взводе. Очень нервные и напряжённые. Их младшие вечно ходили чумазыми. Знаете, есть дети, которые умудряются казаться грязными, даже только что выбравшись из ванны. Вот именно так они и выглядели.
