Мы как бешеные погнали обратно в мотель, я взлетел по лестнице, положил кольцо с ключами точно там, где брал, запер дверь номера и сунул ключи от него обратно под пепельницу. Томми снял часть одежды и пошёл в баню, где показался на глаза Французику — это был наш сигнал, что в их номере всё чисто.
В субботу утром я первым делом пересёкся с Французиком неподалёку от склада. Он взял пятнадцать наших дубликатов, чтобы убедиться, что среди них есть нужный ключ. Наш наводчик вернулся, широко улыбаясь. Он не только успешно испытал ключ, но и видел мешки с наличкой, которые мы так ждали. Французик сказал, что лучшим временем для кражи будет полночь. Прибудет новая смена, и куча народу начнёт ходить туда-сюда, а наш охранник как раз отправится на перерыв, выпить кофе в другом конце склада. Кроме того, Французик сообщил, что деньги приедут забирать в понедельник днём, из-за какого-то еврейского праздника, и это прозвучало музыкой для наших ушей. По выходным их обычно изымали в воскресенье вечером, и эта задержка означала, что кражу обнаружат почти на сутки позже. Более того, копы не будут даже знать точно, когда исчезли наличные. На следующий день свидетели ещё могут припомнить, что видели ночью на складе одного-двух посторонних, однако после трёхдневного уикенда — вряд ли. Слишком большой промежуток времени, чтобы уверенно связать кого-то с местом преступления.
До решающего момента оставалось примерно двенадцать часов. Я весь день так и проходил, сжимая в руке заветный ключ. Купил себе самый большой чемодан, какой удалось найти, чтобы спрятать в нём мешки с деньгами. В субботу около полдвенадцатого ночи мы с Томми въехали на парковку складского комплекса. На арендованной машине с фальшивыми номерами. Подождали, пока начнётся пересменка. Французик сказал, что будет ждать неподалёку от входа, а я должен просто войти на склад и направиться к конторе, делая вид, будто хочу вернуть выданный по ошибке чужой чемодан. Согласно плану, Французик должен был притвориться, что мы незнакомы, но быть наготове сразу вмешаться, если возникнут сложности. Впрочем, по его словам, вряд ли кто-то обратил бы на меня внимание — пассажиры постоянно заходили в здание, решая свои проблемы с потерянным или ошибочно выданным багажом. Так и вышло — я поднялся по пандусу и направился в офисную зону склада, пройдя мимо ждавшего неподалёку Французика. Заметив хранилище, подошёл прямо к его стальной двери. Ключ был уже у меня в руке: я достал его сразу, как только вылез из машины. Я незаметно вставил ключ в замок, повернул один раз и вошёл. Изнутри комната хранилища походила на большой тёмный шкаф. У меня был с собой маленький фонарик — чтобы не включать свет. Семь белых холщовых мешков с красными печатями лежали на полу. Я открыл чемодан, уложил в него мешки и вышел. Чемодан стал очень тяжёлым, однако Французику показалось, будто я возвращаюсь с пустыми руками, — позже он рассказал, что я вылетел со склада, как на крыльях.
Глава девятая
Как Генри и надеялся, пропажа обнаружилась только в понедельник днём. Вторничная передовица в «Дейли Ньюс» сообщала, что «деньги словно растворились в воздухе» и что «арендованный „Эйр Франс“» склад № 86 в аэропорту Кеннеди заполонили агенты ФБР, которые обыскивают здание, допрашивают сотрудников, проверяют накладные и декларации». «В ходе тщательного обыска склада и хранилища, откуда пропали деньги, мешки так и не были обнаружены. Рабочая смена из двадцати грузчиков и кладовщиков, так же как и специально нанятый частный охранник, постоянно находились в здании», — дополняла картину «Нью-Йорк Таймс».
К тому моменту, как в компании «Эйр Франс» осознали, что лишились четырёхсот восьмидесяти тысяч долларов, Генри и его друзья уже отдали сто двадцать тысяч из этой суммы в качестве дани мафиозным боссам, считавшим аэропорт Кеннеди своей вотчиной. Они вручили шестьдесят тысяч Себастьяну «Бустеру» Алои, пятидесятисемилетнему капо, отвечавшему за аэропорт в семействе Коломбо, и ещё столько же своему собственному капо, Полу Варио.
Генри. Мы отстегнули Бустеру нечто вроде страхового взноса. Чтобы все были довольны. А с Поли поделились как с нашим боссом. Так всё было устроено. Он защищал нас. Если начинались тёрки с другой бандой, — а тёрки были всегда, — Поли брал это на себя. Представлял наши интересы на сходках. Из остальных денег мы устроили нечто вроде общего фонда. Я мог бы забрать свою долю и отнести домой, но что мне с ней делать? Спрятать в шкафу? Вместо этого Джимми разложил наши бабки по букмекерским сейфам. Если мне нужна была пара баксов, я заходил и брал их, а Джимми вёл записи, что куда. Как счёт в банке.
Конечно, нам хотелось потратить часть добычи на себя. Я, например, решил прикупить тачку и одежду. Карен нужны были деньги на обстановку нашей новой квартиры и на детей. Чтобы легализовать свои неожиданные доходы, Джимми, Томми и я смотались в Вегас, потратили двадцать штук зелени и вернулись с рассказом о том, как мы там круто выиграли. Это никого не удивило — все знали, что мы ездим в Вегас постоянно, а Джимми — азартный игрок, готовый стоять, навалившись животом на игровой стол, и бросать кости, пока коленки не подогнутся. Но даже после этого мы были осторожны и лишним баблом не светили. Я, например, внёс первый взнос за золотистый с чёрным верхом «Бьюик Ривьера» 1967 года, а все остальные платежи оформил на своего брата. Томми поступил аналогично, за тем лишь исключением, что он приобрёл бежевый «кадиллак».
Первое деловое предложение прозвучало примерно через две недели после ограбления — Поли подошёл к нам на ипподроме «Акведук» и поинтересовался, не хотим ли мы поучаствовать в покупке пятидесятипроцентной доли в букмекерском бизнесе Милти Векара. Букмекер ждал нашего решения тут же, в машине Поли. Векару требовались деньги. Он сделал какую-то крупную ставку и прогорел. Это была прекрасная возможность. Клиентами Векара были серьёзные игроки и другие букмекеры. У него ставили менеджеры из Швейного квартала, брокеры с Уолл-стрит, врачи, дантисты и адвокаты. А также те, кто сам принимал ставки. Он же имел дело только с игроками, ставившими за раз не меньше пятисот, а то и тысячи долларов, причём многие закладывались одновременно на шесть-семь игр. Варио сказал, что готов внести в дело полста штук, если мы вложим столько же. Джимми и Томми взглянули на меня, мы кивнули — и сделка была заключена. Прямо на ипподроме. Нам не требовались адвокаты. Мы просто пожали друг другу руки, и я вошёл в букмекерский бизнес. Мне было двадцать четыре года.
Это оказалось познавательно. Милти был букмекером для букмекеров. От них мы и принимали большинство ставок, не от индивидуальных игроков. Я получил от Милти зарплату пятьсот долларов в неделю плюс компенсация расходов. Моей работой было сидеть вместе с клерками, принимавшими деньги, и сводить данные в таблицу. Я завёл большой жёлтый блокнот, в котором фиксировались ставки. На бейсбол, футбол, баскетбол, на команды колледжей и профи, на скачки — в общем, на всё. В той же таблице отмечались шансы на выигрыш. Как только на команду ставили тысячу, я рисовал в блокноте черту, и следующую черту — на пяти тысячах. Милти бросал один взгляд на таблицы и тут же корректировал шансы. Он повышал или понижал их, в зависимости от того, хотел он ещё ставок на эту команду или нет. Если он чуял проблему и хотел сдать ставки другому букмекеру, у него были на связи парни во Флориде, Сент-Луисе, Вегасе, Калифорнии. Практически везде.
