«…И прочие нештатные ситуации», — договорила про себя Лариса невысказанную мысль Станислава Сергеевича. Остается надеяться, что их не возникнет. Однако выбора у нее не было. При всей своей галантности шеф не терпел неповиновения.
— Какого числа вылет группы? — обреченно поинтересовалась Лариса.
— В эту субботу. Ну так как, Лариса Владимировна? Согласны?
Лариса улыбнулась:
— А разве у меня есть выбор? Конечно, согласна.
Когда она вышла из кабинета, Леночка уже сидела на своем обычном месте.
— Ну как? — поинтересовалась она, заметив кривую Ларисину улыбку. — Уговорил?
— Разве бывает иначе? — ответила та вопросом на вопрос.
Леночка понимающе вздохнула:
— Мне тоже беготни вдвое прибавилось. Настасья всегда так…
В глубине души Лариса тоже злилась на Настю, но усилием воли заставила себя быть лояльной к подчиненной:
— Она не виновата. Что делать, дети не спрашивают, когда болеть.
Вернувшись к своему столу, Лариса опустилась в кресло, почти машинально сняла телефонную трубку и набрала знакомый номер. Долгие гудки, потом сонный голос Олега сказал:
— Вас слушают.
— Привет, это я. Разбудила?
— Ну, вообще-то да.
— Однако уже почти три часа.
— Ну и что? Я сегодня лег в шесть утра.
— Работал?
Голос стал не только сонным, но и сердитым:
— Нет, дурака валял! Конечно, работал.
Олег, естественно, считал себя непризнанным гением. И, как все гении такого рода, любил творить по ночам. Сейчас он заканчивал серию гравюр «Восхождение на Тибет», где пытался совместить традиции православной иконописи с рериховским стилем. По мнению Олега, эта серия должна была принести ему мировую славу. По мнению же Ларисы, получалось нечто невообразимое и маловразумительное. Но Лариса свое мнение благоразумно держала при себе.
— Ну и как? Плодотворно поработал? — участливо поинтересовалась Лариса.
— Не так чтобы очень. Но устал жутко, перед глазами до сих пор красные круги расплываются. Понимаешь, дошло до самых мелких деталей…
Дальше Лариса уже не слушала. Понятно, что Олег видеть ее решительно не желает. И точно, кончив распространяться о нюансах, Олег с хорошо разыгранным сожалением в голосе сказал:
— В общем, сил никаких нет. Жутко хотел бы с тобой встретиться, но сейчас я не в лучшей форме, засыпаю на ходу.
— Понятно…
— Ужасно жаль. Ну а ты как?
— Отлично. Позвонила просто так, отметиться.
— И молодец, что позвонила. Кстати, в воскресенье в «Бедном Левушке» Алтуфьев устраивает очередной хеппенинг. Нас с тобой звали. Пойдем?
Витька Алтуфьев был Олеговым приятелем. Он числился крутым постмодернистом и творил свои картины с помощью подручных средств: проволоки, консервных банок, садово-огородного инвентаря… Его хеппенинги всегда заканчивались скандалом. Лариса Алтуфьева не любила — и просто так, и потому, что он к Ларисе беззастенчиво подкатывался. А после того как Витька, подвыпив, откровенно признался: «За Олежкой я на очереди. Скажи, когда надумаешь его бросить», — после этого Лариса вообще старалась с ним не встречаться.
— Так что, идем?
— Нет, — с удовольствием ответила Лариса. — Не могу. В субботу я уезжаю с группой на Мадейру.
— Что так вдруг? Ты же не собиралась? — Впрочем, в голосе Олега не слышалось особенного разочарования.
— Производственная необходимость. Начальство так распорядилось, а начальство надо уважать.
Олег помолчал, потом все-таки поинтересовался:
— И на сколько ты отбываешь?
— Как всегда, на десять дней.
— А-а… Ну ладно, очень жаль. Значит, мы с тобой теперь долго не увидимся…
Как же, жаль ему! Но Лариса удержалась от колкости, вертевшейся на языке:
— Наверное, долго.
— Ну, жаль, жаль…
Олегу явно нечего было больше сказать.
— Приедешь — сразу позвони.
— Хорошо.
— Ну, пока… Счастливо, и привет Мадейре.
— Пока…
Положив трубку, Лариса глубоко вздохнула и откинулась в кресле. В глубине души она чувствовала, что это конец. Она, конечно, приедет, но Олегу звонить не станет. И сам он ей вряд ли позвонит. Их роман подошел к закономерному финалу. Потому что нечего встревать в близкие отношения с мужиком, если тебя с ним не связывает ничего, кроме взаимной неустроенности и неприкаянности. Как там в старой песне у Кикабидзе: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костер, а костру разгораться не хочется, — вот и весь разговор…» Вот и весь разговор.
Домой в тот вечер она добралась только к десяти вечера. Решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — раз свидание с Олегом все равно не состоялось — Лариса призвала Леночку к работе. Они с головой погрузились в предполагаемое расписание Ларисиных встреч и переговоров на те десять дней, что Лариса будет отсутствовать. Что-то наметили отменить, что-то — отложить, прикинули, кто может заменить Ларису в каждом конкретном случае. В общем, трудились не покладая рук, отвлекаясь всего пару раз, чтобы выпить кофе. Поэтому, когда Лариса открыла, наконец, дверь своей квартиры, у нее оставались только два желания: поесть и завалиться в постель. И еще она от души надеялась, что мать уже спит, — сил на общение совсем не было.
Но надежда оказалась напрасной: услышав, как хлопнула входная дверь, Жанна Сергеевна вышла в коридор.
— Что так поздно?
Лариса опустила голову, чтобы скрыть досаду, явно отразившуюся на ее лице. Ну вот, сейчас ее будут усиленно кормить и расспрашивать!
— Работы много, мам. А ты что не спишь?
— Есть хочешь? Там отбивная на сковородке и салат с перцем. Отбивную я тебе специально сделала, без жира.
Так и есть. К кормежке уже, можно сказать, приступили. Отбивная — конечно, уступка Ларисиным нездоровым вкусам. Жанна Сергеевна лет пять назад поддалась влиянию новомодных теорий и теперь тщательно следила за питанием (своим и дочери), стараясь кормить ее по науке. Сделать из Ларисы вегетарианку никак не получалось, но всякие полезные рецепты вроде каши «дубинушка» — полусырая гречка вперемешку с сырыми овощами — ей пришлось опробовать на себе. Голодать по Бреггу Лариса тоже решительно отказывалась, что приводило даже к семейным ссорам. Положение улучшилось, когда Жерар привез Жанне Сергеевне полный вариант книги Герберта Шелтона, в котором было много разных рецептов. Салат Цезаря или фасоль по-мексикански и Ларису, и Жанну Сергеевну вполне устраивали.
— Спасибо, мам.
— Мой руки, я сейчас все разогрею.
