— Месяц назад? — неуверенно предположила она.
— На прошлое Рождество, — сказал Антуан. — Полтора года назад.
Лариса изумилась:
— В самом деле?
— Да. И никаких тебе «как дела» и «как живешь» при встрече после столь долгой разлуки. Наша Николь всегда занята исключительно собой. Остальные ее интересуют лишь постольку, поскольку касаются ее собственной персоны, и ни на йоту больше. Великолепное воплощение в жизнь принципа полного невмешательства в дела ближнего.
На это замечание Лариса ничего не ответила, но про себя сочла его неуместным. За глаза так отзываться о хозяйке дома, да еще в разговоре с малознакомой девушкой!
— Только не подумайте, что я осуждаю Николь, — словно прочитав ее мысли, сказал Антуан. — Просто констатирую. Она такая, какая есть, и в этом ее прелесть. Мы с Николь давние и хорошие друзья. Настолько хорошие, что я всегда приезжаю в Сент-Эгнен на Рождество. Это уже стало чем-то вроде традиции. Еще с тех пор, как мы с Люком учились в Сорбонне…
— Вы? Вы учились в Сорбонне? — не удержавшись, переспросила Лариса и покраснела, поняв, что допустила бестактность.
Но Антуан, вместо того чтобы обидеться, заразительно расхохотался:
— Вот! Так мне и надо! А что, я совсем не похож на выпускника Сорбонны? Не смущайтесь, не смущайтесь! Скажите, что у меня вид скучающего плейбоя!
Лариса покраснела еще больше. По правде говоря, она так и подумала. И внешность Антуана, и его костюм — шелковая кремовая рубашка и брюки цвета жженого сахара — все наводило на подобные мысли.
— А я, между прочим, закончил юридический факультет, — отсмеявшись, серьезно сказал Антуан. — И сейчас состою в гильдии адвокатов.
— Извините меня, мсье Бриссар, — улыбнулась Лариса. — Конечно, с моей стороны весьма опрометчиво судить о человеке только по его внешности.
— Пустяки, — махнул он рукой. — И знаете что? Зовите меня просто Тони.
— Хорошо, Тони. А вы меня — Лорой.
Лариса протянула ему руку. Он осторожно пожал протянутую ладошку. Пальцы у Тони были сильными и прохладными.
— Эй! Ну где вы там? — У поворота на большую аллею их ждали Николь и Люк, ушедшие далеко вперед.
— Идем, идем! — отозвался Тони.
В прохладном холле компанию заливистым лаем встретил маленький коричневый комочек. Гладкошерстный таксик, совсем еще щенок, выкатился откуда-то из-под лестницы и бросился под ноги Ларисе, вертясь как волчок и требуя внимания. Лариса подхватила его на руки и прижалась лицом к мягкой коричневой шерстке, приговаривая по-русски:
— Ероша, Ерошенька, оставили тебя, все про тебя забыли, маленький мой…
— У вас еще один новый член семьи? — подняв брови, ласково-насмешливо спросил Антуан.
— Это мне подарили прямо перед отъездом, — пояснила Лариса. — Он еще совсем маленький, ему всего два месяца.
— Прелесть, правда? — Николь потрепала таксу за длинные ушки и поцеловала в холодный черный нос. — Ух ты, моя лапочка!
— А как его зовут?
— Ерофей, Ерошка. Е-рош-ка, — повторила Лариса по слогам трудное русское имя.
Чай был приготовлен в маленькой гостиной, французские окна которой выходили прямо в небольшой цветник. Одуряющий аромат левкоев, петуний и душистого горошка разливался в воздухе, проникая в комнату вместе с солнечным светом через раскрытые створки окон. Маленькая гостиная была одной из немногих комнат нижнего этажа, которой пользовались ежедневно: в ней сервировали второй завтрак и дневной чай. Обеды и ужины, как наиболее значительные трапезы, проходили более торжественно, в столовой.
На небольшом белом с золотом столике, инкрустированном перламутром, уже стоял серебряный поднос с большим фарфоровым чайником и таким же кофейником. При взгляде на еду Лариса тяжело вздохнула: ну все, сейчас все калории, сброшенные на корте, вернутся обратно и еще удвоятся. И как только Николь ухитряется оставаться стройной при такой кормежке? Впрочем, она же обычно живет не здесь, а в Париже… К чаю подали традиционные круассаны, белый хлеб, масло, несколько видов джемов в специальных вазочках, мед, маленькие бутербродики-канапе, шоколадный торт, сливки и песочное печенье.
— Ого! — потер руки Тони. — Приятно видеть, что у вас все по-прежнему. Брижжит, как всегда, на высоте!
Брижжит звали кухарку Бовильеров.
— Ну ладно, вы располагайтесь и начинайте угощаться, — приказала Николь. — А мы с Лореттой примем душ и к вам присоединимся.
Ерошка, так и сидевший на Ларисиных руках, при виде накрытого стола тоже оживился и заерзал, пытаясь высвободиться и сползти на пол. Он уже знал: если вовремя занять удобное местечко у ног людей, можно и себе выпросить нечто вкусненькое. Николь заметила эту маленькую собачью хитрость.
— Да оставь ты Ерошку здесь, — посоветовала она. — Только возьми с Люка слово, что он не будет закармливать его печеньем…
Через пятнадцать минут Лариса, освеженная и переодетая, вошла в маленькую гостиную. Николь, как всегда, успела ее опередить. Она сидела между Люком и Тони, очень прямая, очень изящная, и наливала себе кофе из кофейника в маленькую белую чашечку. Ерошка чинно сидел рядом с Люком, делая вид, что происходящее за столом его не касается.
— А вот и Лоретта, — сказала Николь, отставив кофейник. — Твой Ерошка уже забеспокоился, куда ты пропала. Да и Тони тоже. Иди сюда, садись между мной и Тони. Доставь ему удовольствие поухаживать за тобой.
Лариса взглянула на компанию за столом. Ей вдруг на секунду показалось, что она случайно попала в кадр какого-нибудь фильма из жизни высшего света. Потому что только в фильмах она видела людей, одетых в современные модные вещи, и вообще вполне современных и обычных, непринужденно распивающих чай в музейных апартаментах, словно скопированных со старинной картины. В самом деле, стены, обтянутые светло-серым шелком, голубой с золотом потолок, белые кресла на выгнутых ножках с резными золочеными подлокотниками явно предполагали присутствие дам в кринолинах и кавалеров в напудренных париках и расшитых камзолах, а не молодых людей в легких летних рубашках и девушек в брюках. Хотя брюки были на Николь, сама Лариса надела короткое цветастое платье, тоже не слишком подходящее к серо-бело-голубой с золотом обстановке.
— Ну, иди же сюда! — опять позвала Николь. — Хватит любоваться нашей живописной группой! Тебе что налить, кофе или чаю?
— Лучше чаю, — сказала Лариса, стряхивая наваждение и усаживаясь в мягкое белое кресло. — И, если можно, покрепче. Я бы хотела взбодриться. Даже каждодневные впечатления от Сент-Эгнена все еще слишком сильно на меня действуют.
Она говорила правду. Ощущение ирреальности происходящего пришло не сейчас, — оно не покидало Ларису всю неделю, проведенную в старинном замке. Лариса Никак не могла привыкнуть к тому, что этот памятник архитектуры принадлежит ее будущему отчиму, а значит, и ее матери. Смотреть на Сент-Эгнен как на свой дом Лариса не могла, как ни пыталась, — все равно как ей предложили бы поселиться в Эрмитаже или в Петергофе. Хотя жилые комнаты в Сент-Эгнене были вполне современного вида, со всеми удобствами, в том числе с кондиционерами и ванными комнатами при каждой спальне. И мебель в них современная — никаких парчевых кресел, кроватей под бархатными балдахинами и старинных шерстяных ковров с вытканными на них сценами соколиной охоты. Все это в замке, конечно, имелось, но только на нижних этажах. А в Ларисиной спальне, например, о древности замка напоминал лишь мраморный камин с затейливой литой решеткой. Меблирована же комната была светлым ореховым гарнитуром, удобным и изящным.
