— Это Диана и Генрих. Неужели вы не хотите увезти их с собой на память о Шенонсо?
Лариса покрутила в пальцах фигурки. Небольшие, размером с ладонь, они были очень забавны, и Ларисе вдруг ужасно захотелось их купить.
— Сколько они стоят? — поинтересовалась она.
Парень не моргнув глазом назвал такую цену, что она тут же отставила куколок в сторону. Даже реальные персонажи не заплатили бы таких денег за свои копии.
— Ну, приятель, что-то ты загнул, — сказал Тони.
— Ручная работа, — хозяин пожал плечами, — снизить цену не могу. У меня еще дешевле, чем в любом другом месте.
Лариса еще раз взглянула на фигурки, поколебалась мгновение, но все-таки решила воздержаться от покупки. Наверное, сработала привычка, такая давняя, что стала чем-то вроде инстинкта. Раньше во всех заграничных вояжах у нее было весьма ограниченное количество личных денег, и Лариса тратила их на более полезные вещи, а не на сувениры. Своих собственных денег у нее и сейчас было немного. Конечно, в любой момент можно обратиться к кошельку Жерара, но Лариса из щепетильности предпочитала этого не делать.
Николь и Люка они нагнали у небольшого импровизированного кафе, открывшегося в конце улицы. Здесь можно было купить бутерброды с домашним козьим сыром и зеленью, молодое вино, и еще нечто вроде русских ватрушек — булочки с творогом, но не сладким, а острым и соленым. Булочки и бутерброды делали тут же две женщины, пожилая и молоденькая, наверное, мать и дочь. А пожилой француз, по виду типичный крестьянин, разливал вино. «Местный семейный подряд, — усмехнулась про себя Лариса. — Наверное, приехали с какой-нибудь близлежащей фермы».
Николь уже в одной руке держала стаканчик с вином, в другой — булочку. Люк меланхолически жевал бутерброд с сыром.
— Легкий ужин на свежем воздухе, — весело сказала Николь. — Попробуй, Лора, у мадам Бове лучший творог во всей округе.
— Мадемуазель Николь вся в свою матушку, — улыбнулась женщина за прилавком. — Мадам де Бовильер, царство ей небесное, предпочитала мой творог всем остальным и даже специально присылала Жана за ним в «Дубы».
— «Дубы» — так называется ферма мадам Бове, — пояснила Николь.
Действительно она не заметила, как вздрогнула Лариса при упоминании старой графини, или только сделала вид?
Лариса и оглянуться не успела, как Антуан уже поднес ей стакан вина и такую же булочку, как у Николь. Сам он ограничился стаканом минеральной воды.
Постепенно сумерки сменились бархатной, почти южной чернотой ночи. Впрочем, почему «почти южной»? Лариса про себя прикинула, что, если Париж расположен на широте нашего Краснодара, то Луара — это почти то же самое, что Сочи или Крым. Юг, самый настоящий юг.
Допив вино и минеральную воду, доев действительно потрясающе вкусные булочки, компания поспешила обратно к замку. У входа в парк уже было довольно многолюдно, веселая толпа туристов потихоньку просачивалась внутрь через ворота.
Войдя в парк, Лариса остановилась в изумлении: словно, сделав несколько шагов, она вдруг попала в сказку. Весь парк чудесно преобразился. Вдоль аллей и дорожек горели сотни фонариков-свечей, удваиваясь дрожащими отражениями в воде Шера. Зрители-туристы, гуляющие по дорожкам, в их неверном свете казались персонажами какого-то старинного романа из жизни королей и королев. Звучала негромкая музыка — скрипки, поющие в ночи. Разумеется, эффекты создавались с помощью современной техники, но все было так хорошо замаскировано, что казалось — где-то там, за деревьями, спрятаны настоящие музыканты-скрипачи. Сам замок не был освещен и на фоне деревьев казался темной, немного пугающей громадой.
Лариса под руку с Тони шла по мощеной тропинке, отделенной от воды Шера только невысоким парапетом. Скрипки сменили звуки фортепиано, нежные, словно негромкие всплески воды под веслами плывущей лодки.
— Нет ничего прекраснее ноктюрнов Шопена, особенно в такую ночь, тихую и теплую… — Тони наклонился к ней и почти шептал на ухо. Голос у него был низкий, обволакивающий, голос соблазнителя, неотразимо действующий на женщин.
Но Лариса почти не слышала, что ей говорил Тони. Честно говоря, она не замечала его присутствия. Романтическая обстановка, очарование теплой летней ночи и выпитое вино сделали свое дело: воспоминания, которые Лариса вот уже почти десять дней упорно отгоняла от себя, хлынули мощным потоком. Вместо того чтобы наслаждаться впечатлениями настоящего, она перенеслась в недавнее прошлое. Вот она с Андреем в квартире на Смоленской… Его красно-синяя спальня на даче… Они у «Руслана», веселые и счастливые… Лицо Андрея, встревоженное, грустное, его глаза, пытливо глядящие в ее глаза. И он же, только злой и расстроенный, в тот вечер после «Пингвина», когда они наговорили друг другу столько гадостей. Она тогда ничего не поняла, сама разозлилась… Ух, как она тогда разозлилась на него! А сейчас готова отдать все на свете, только бы его увидеть… Не надо ей ничего, не надо! Не хочет она ни замков, ни парков, ничего, только бы… Если бы каким-нибудь чудом оказаться в Москве, хоть на мгновение, посмотреть на него, но так, чтобы он этого не заметил….
— Странно… — невпопад сказала она.
Тони замолк на полуслове, бросил на Ларису недоумевающий взгляд и переспросил:
— Что — странно?
Лариса словно очнулась от сна и точно так же недоумевающе уставилась на своего спутника: «Разве она что-то сказала? Вот черт! Интересно, а о чем, собственно, он ей толковал все это время? Кажется, она не слышала ни слова…»
— Так что вы находите странным? — мягко переспросил Тони.
Лариса смутилась. Сейчас он догадается, что все его красноречие пропало даром. Фу, как неловко! И Лариса брякнула первое, что пришло в голову:
— Странно, почему Луиза Лотарингская выбрала для своего вдовства именно Шенонсо? Почему она поселилась здесь? Здесь же так красиво и романтично, и все создано для любви, а не для печали?
Эта фраза прозвучала так же некстати, как некстати была бы цитата из какого-нибудь жеманного сентиментального романа. Тони оторопел. Он даже остановился, приоткрыв рот и неприлично пяля на нее глаза, и лицо его от этого сделалось донельзя глупым. Лариса поняла: она попала пальцем в небо. То, что Тони рассказывал последние десять минут, явно было за сто миль от Луизы Лотарингской…
К счастью, началась основная часть представления: в замке над рекой зажглись все окна, а в водах Шера отразился второй замок, точная копия настоящего. Музыка зазвучала громче; теперь это были не скрипки и не фортепиано, а целый оркестр.
Потом почти все огни разом погасли, освещенной осталась только галерея нижнего этажа. Свет был неярким, так, нечто вроде подсветки. Вдруг на реке появились белые лебеди — пять изящных белых корабликов плыли один за другим прямо под окнами галереи. Лариса даже не успела заметить, когда их выпустили. И тут же на стене замка появились тени летящих птиц, словно целая стая лебедей собиралась присоединиться к уже плавающим в Шере. Оркестр играл Чайковского: знаменитое адажио из «Лебединого озера». И вообще все происходящее напоминало декорации к знаменитому балету. Красиво, конечно, но как-то слишком… театрально, что ли.
