Глава 29
Саша устроил настоящую экскурсию по старой части города. Он
говорил без умолку. Он рассказал, как был здесь когда-то татарский город
Чинги-Тура, как в шестнадцатом веке воевали с ханом Кучумом казаки великого
Ермака, отвоевывали для России сибирские реки Иртыш, Тобол и Туру, как в 1584-м
утонул Ермак в Иртыше, а в 1586-м храбрый воевода по фамилии Суков основал на
реке Туре город Тюмень…
Майкл не мог нарадоваться, все повторял:
– Как же нам повезло с этим Сашей! И Лена была полностью
согласна. С Сашей им действительно повезло.
– Ты случайно не знаешь, где находится Малая Пролетарская
улица? – спросила Лена, когда он в половине восьмого вечера доставил их назад в
гостиницу.
– Случайно знаю, – улыбнулся Саша. – А что?
– Знакомых надо навестить.
– Хороших?
– Замечательных, – кивнула Лена, – очень старых и добрых
знакомых.
– Так позвонить можно, пусть встретят тебя, если старые и
добрые. В районе Малой и Большой Пролетарских почти везде есть телефоны.
– В восемьдесят третьем еще не было.
– Да, действительно. Значит, ты своих тюменских знакомых не
видела с восемьдесят третьего?
– Ну, мы потом еще какое-то время переписывались, – Лена
пожала плечами. – Слушай, а почему тебе так интересно?
– А я вообще любопытный. По натуре, – рассмеялся Саша. –
Давай-ка я тебя уж отвезу на Малую Пролетарскую. Это будет быстрее, чем
объяснять.
– Спасибо, конечно. Но ведь тебя, наверное, семья ждет.
– А семья моя сейчас гостит у тещи, в Тобольске, – сообщил
Саша, глядя на Лену сквозь очки своими ясными, честными светло-карими глазами.
– Слушай, у тебя близорукость или дальнозоркость? – спросила
она тихо.
– Один глаз минус три, другой – минус два. А что?
– Ничего. Обычно очки или увеличивают, или уменьшают глаза.
А у тебя как будто простые стекла. Можно подумать, ты их для красоты носишь.
Ладно, поздно уже. Мне надо сегодня обязательно навестить знакомых на Малой
Пролетарской.
– Поехали, – кивнул Саша, – доставлю тебя туда и обратно.
– Даже так, шеф? И сколько возьмешь?
– Чашку чая или кофе, – широко улыбнулся он, – а если
серьезно, что ж еще с тебя взять, если твой профессор мне и так сто баксов в
день платит? Я ж не живоглот какой-нибудь.
Лена проводила Майкла в номер. Саша ждал ее в машине у
гостиницы. До Малой Пролетарской улицы они доехали за двадцать минут. Дом номер
пятнадцать оказался единственным одноэтажным деревянным среди серых панельных
хрущоб. Он ютился в глубине двора и был огорожен невысоким забором. Такие
деревенские дома посреди города для Сибири не редкость. В начале восьмидесятых
их было больше. Сейчас осталось совсем мало.
В окошке уютно горел свет. Калитка оказалась открытой.
Лена поднялась на скрипучее, но крепкое крыльцо. Звонка не
было. Она постучала.
Послышалось быстрое шарканье, дверь распахнулась. На пороге
стояла высокая сухощавая старуха в белом ситцевом платке на голове.
– Здравствуйте, – обратилась к ней Лена, – скажите,
пожалуйста, Слепаки здесь живут?
– Живут, – кивнула старуха, – проходите. Лена удивилась –
прежде чем открыть дверь, старуха не спросила «Кто там?». И сейчас ничего не
спрашивает, впускает в дом незнакомого человека.
– Вы Раиса Даниловна? – Лена нерешительно шагнула в темные,
застеленные чистыми половичками сени.
В доме пахло свежевымытым деревянным полом, вареной
картошкой и лекарствами.
– Я сестра ее, – сказала старуха, – ты ботинки-то сними, я
полы мыла. Пройди в залу. Рая! – позвала она негромко. – Здесь девушка к тебе.
Лена послушно расшнуровала свои высокие ботинки и, осторожно
ступая по влажным половикам ногами в тонких колготках, вошла в приоткрытую
дверь.
То, что старуха торжественно именовала «залой», представляло
собой небольшую, идеально убранную комнату, увешанную старинными фотографиями в
резных рамках. Между двумя окнами был красный угол, в котором теплилась
лампадка под темным ликом Казанской Божьей Матери.
Посредине, под широким оранжевым абажуром с бахромой, стоял
круглый стол, совершенно пустой, покрытый белоснежной вышитой скатертью. За
столом сидела старуха в таком же белом платке, с таким же сухим резким лицом,
как у той, что открыла дверь.
– Здравствуйте. Вы Раиса Даниловна? – Лена остановилась в
нерешительности.
– Я Раиса Даниловна, – кивнула старуха, – что стоишь?
Проходи, садись.
Лена села за стол напротив хозяйки.
– Моя фамилия Полянская. Я из Москвы, – начала она, чувствуя
на себе тяжелый взгляд выцветших голубоватых глаз старухи. – Тринадцать лет
назад я присылала вам журнал со стихотворением вашего сына Василия. Вы,
наверное, не помните?
– Помню. – Старуха продолжала смотреть все так же тяжело и
пристально.
– А как дела у Василия? – спросила Лена и улыбнулась.
Больше всего ей хотелось сейчас встать и уйти. Ей было не
себе под этим тяжелым, пронизывающим насквозь взглядом.
– У тебя дело к нему или просто любопытствуешь? – В
выцветших глазах мелькнула странная усмешка.
– Я… Понимаете, я журналистка. Я пишу статью о том, как
сложилась судьба поэтов-самоучек, стихи которых когда-то печатались в нашем
журнале, – сказала Лена первое, что пришло в голову.
– Это Василий-то поэт? – Старуха рассмеялась тихим скрипучим
смехом, но глаза ее остались серьезными.
– Да, – кивнула Лена, – он писал интересные стихи.
– Рая! – послышался голос из-за стены. – Картошка стынет.
– Поужинаешь с нами? – спросила хозяйка.
– Спасибо…
Лена растерялась. Никак нельзя сказать, что ее приходу рады.
Но приглашают ужинать. Ей столько приходилось общаться с людьми – с сотнями
людей, самых разных. Но ни с кем еще она не чувствовала себя так странно и
неловко, как с этой незнакомой старухой. Казалось, она видит все насквозь
своими выцветшими холодными глазами и знает, что про статью Лена наврала.
Послышалось шарканье, в комнату вошла та, что назвалась
сестрой. Молча поставив на стол большую эмалированную миску, накрытую льняным
полотенцем, она удалилась и через минуту вернулась с тарелками и вилками. Она
накрывала на стол молча, ни на кого не глядя. Кроме картошки, были соленые
огурцы, хлеб и квашеная капуста.
