– Шуточки у тебя, однако, – покачал головой Мишаня.
– Какие уж там шуточки! Серьезней некуда, – Иевлев закурил и
откинулся на спинку скамейки, – так что давай, брат опер, делиться информацией.
По-братски, честно и откровенно.
– Моя информация с сегодняшнего утра гроша ломаного не
стоит, – махнул рукой Сичкин, – кончили этой ночью двух моих подследственных в
камерах. Придушили их добрые соседи голыми руками. И теперь я как собака – все
понимаю, только сказать не могу. А счастье было так возможно… как заметил поэт
Пушкин в одноименной опере композитора Чайковского. Я ведь уже вышел на
Градскую. Осталось только слегка надавить на двух отморозков, ныне покойных.
– А мотив? – быстро спросил Иевлев.
– Мотив… – задумчиво повторил Мишаня. – Улик много, а мотив
пока даже не забрезжил.
– Вот за ним жена твоего шефа и полетела в Сибирь.
– Опять шутишь? Или издеваешься?
– Слушай, майор, я понимаю, что ты в трауре по своим
подследственным, – Иевлев загасил сигарету о рифленую подошву ботинка и метко
бросил окурок в урну у соседней скамейки, – но ты вспомни, Полянская наверняка
ведь делилась с тобой своими мыслями. А главное, своими воспоминаниями. Я ведь
тоже подумал сначала, что она этих Синицыных приплела от избытка чувств.
– Ты на машине? – спросил Мишаня.
– Да. А что?
– Поехали. По дороге расскажу. Только сначала позвонить
надо. Есть у тебя в машине телефон?
– Ну я же не Градская и не Волков, – Иевлев встал и стал
рыться в карманах, – вот жетон. Позвони из автомата, как простой советский
человек. Так куда едем-то?
– Сначала в японскую фирму, потом на квартиру к шефу моему.
– Понятно, – кивнул Иевлев.
Ольгу Синицыну долго не хотели звать к телефону. Секретарша
вежливо объясняла тоненьким голоском, что Ольга Михайловна на совещании.
– Девушка, скажите ей, что это Сичкин из МВД, – настаивал
Мишаня.
– Из МВД? – удивленно протянул тоненький голосок. – А вы не
могли бы перезвонить через полчаса?
– Мог бы – перезвонил.
– Ну хорошо, – сдалась секретарша, – минуточку. В трубке
послышалась мягкая мелодия внутренней связи, и через минуту низкий женский голос
произнес:
– Синицына слушает.
– Ольга Михайловна, здравствуйте. Моя фамилия Сичкин. Я…
– Здравствуйте. Лена мне говорила, что вы будете звонить, –
перебила его Ольга. – Ключ у меня, когда вы подъедете?
– Сейчас.
– Адрес фирмы знаете?
Мишаня назвал адрес. Ольга объяснила, как удобней доехать.
По дороге два майора продолжили делиться информацией и
узнали друг от друга массу нового и интересного.
– Так ты не вспомнил, что это был за парень, с которым
Градская встречалась на бульваре? – спросил Мишаня, когда они уже подъезжали к
офису фирмы «Кокусай-Коеки».
– Затылок знакомый, – усмехнулся Иевлев, – можно сказать,
родной затылок. Военный. И выправка…
– Это и так ясно, – махнул рукой Сичкин, – внутренняя охрана
Бутырки вся из военных.
Ольга Синицына была удивительно похожа на своего покойного
брата, которого Сичкин видел только на фотографии и знал по описаниям
свидетелей. Глядя на высокую, царственно-красивую блондинку, Мишаня вдруг ясно
представил себе Митю Синицына, такого же светловолосого, голубоглазого, с такой
же радостной широкой улыбкой.
– Значит, вы войдете в «Windows» и найдете файл, КОТОРЫЙ
называется «Rabbit». Написать или запомните?
– Запомним, – кивнул Мишаня, – кролик по-английски.
– Еще Лена очень просила, чтобы вы не забыли выйти из
«Windows», прежде чем выключать компьютер. И чтобы ничего там не напутали.
– Да уж постараемся, – хмыкнул Иевлев.
– Точно не напутаете? Ленка вообще-то хотела, чтобы я
поехала с вами и проконтролировала, как вы будете влезать в ее компьютер. Но я
никак сейчас не могу. А вам ведь срочно надо.
– Оля, не волнуйтесь, мы справимся.
– Влезать к человеку в «ноутбук» – это все равно что в душу,
– улыбнулась Ольга, – я бы никого не пустила. Ключ потом мне сюда завезете? Я
буду на работе до восьми вечера.
– Обязательно, – пообещал Сичкин. Когда они уже шли к
машине, их догнала юная секретарша в туфельках и сказала своим тоненьким
голоском:
– Ольга Михаиловна просила, чтобы вы кактусы полили.
– Польем, – кивнул Иевлев, – скажите Ольге Михайловне, чтобы
не волновалась. Кактусы польем непременно.
Войдя в пустую и тихую квартиру, Мишаня первым делом снял
телефонную трубку и, набрав номер дежурного, проверил, сработала ли
сигнализация.
– Так не включали ее, товарищ майор, – сообщил дежурный.
– Вот растяпа, – выругал Лену Сичкин, – чтоб тебе там
икалось в Сибири.
В файл «Rabbit», кроме Митиных текстов, Лена внесла еще и
оба письма – от Слепака и от матери старшего лейтенанта Захарова.
Иевлев даже присвистнул.
– Оказывается, Слепак писал стихи! Это ж надо! Мишаня
включил маленький струйный принтер и распечатал все, что было в файле, в трех
экземплярах.
– Хоть бы записочку оставила, – покачал головой Мишаня, –
при чем здесь этот Захаров? Не вижу связи. Кроме времени и места… Но Слепак жил
в Тюмени, и судили его там. А Захаров этот, судя по адресу, из Тобольска.
– Там должна была работать большая объединенная бригада, –
задумчиво произнес Иевлев. – Убийства были в нескольких городах. И в Тобольске
тоже. Так что бригада была большая, Миша. И Захаров вполне мог в нее входить.
Слушай, а где кактусы? – вспомнил он и огляделся. – Не вижу никаких кактусов.
– Они в детской. Хорошо, что ты вспомнил.
– Между прочим, – сообщил Иевлев, осторожно поливая сухую
землю в горшке под большим, извилистым растением, покрытым длинными желтоватыми
колючками, – между прочим, я кактусы терпеть не могу. Я в детстве с бабушкой
жил. У нее все подоконники были в этих ботанических уродах. Однажды такая вот
колючка вонзилась мне глубоко под ноготь. Даже в Филатовскую пришлось ехать, в
детскую «неотложку». До сих пор помню. И зачем они их в детской держат?
– Ты посмотри внимательней, – Мишаня осторожно тронул
большой огненно-красный цветок с тонкими, светящимися лепестками, – вот этот,
как ты выразился, ботанический урод, называется «Венец Христа». Он цветет один
раз в три года, всего одним цветком, таким вот красным, огромным. Видишь, он
светится и дышит. Только живет совсем недолго – дней пять, не больше.
