– А ты, оказывается, поэт, Миша, – усмехнулся Иевлев.
– Я сам иногда себе это говорю. А кактусы я люблю. Моя
бабушка тоже их разводила. Только я не трогал их, когда был маленький. И они
меня не кололи.
* * *
Лена уснула только под утро. Ей приснились Лиза и Сережа.
Сон был таким ярким и счастливым, что не хотелось просыпаться. На залитом
солнцем песчаном пляже Лиза играла с огромным лимонно-желтым мячом. Сережа
выходил из моря, загорелый, улыбающийся. Он подхватил Лизу, усадил ее на плечи.
«Папочка, мяч!» – закричала Лиза. Мяч покатился очень быстро, зазвенел так
пронзительно, что Лена открыла глаза. Телефон на тумбочке у кровати прямо-таки
надрывался.
– Лена, я уже испугался, ты так долго не брала трубку, – Услышала
она голос Майкла, – я разбудил тебя?
– Нет. Все в порядке, доброе утро. – Она взглянула на часы.
Было десять.
– Доброе утро. А вот у меня не все в порядке. Я собрался
бегать, полез в сумку за кроссовками и обнаружил, что кто-то рылся в сумке.
Остатки сна как рукой сняло. Лена резко села на кровати.
– Что-нибудь пропало? – спросила она.
– Ничего, кроме банки талька. Вероятно, рылись вчера, пока
мы ездили по городу. Но я не заглядывал в сумку вечером. Все, что было нужно, я
достал еще днем. А сегодня полез за кроссовками, они лежали на дне. Хорошо, что
вчера я взял с собой бумажник.
– Подожди, ты сказал, пропала банка талька?
– Да. Английский тальк, фирмы «Лайтстар». Большая жестяная
банка, под старину. Я много лет пользуюсь именно этим тальком. Надо сообщить
администратору.
– Обязательно. У меня в сумке тоже кто-то рылся. Но ничего
не пропало. Вообще ничего. Сейчас я быстро умоюсь, и мы спустимся вниз.
– Да, я сегодня бегать уже не буду. Прежде чем спуститься
вниз, Лена набрала Сашин номер. Он тут же взял трубку.
– Что пропало? Банка с тальком? – спросил он, выслушав Лену.
– Тальк – это такой белый порошок, им ноги и подмышки посыпают?
– Именно. Тонкий белый порошок.
– Понятненько… Ладно, к администратору вы сходите, а я
подъеду через полчаса.
Администратор, молодая полная дама в строгом костюме, со
взбитыми, как сливки, и вытравленными до белизны волосами, долго не могла
понять суть их претензий.
– У нас первая такая жалоба, – говорила она, – и потом,
ничего ведь не пропало. Я понимаю, если бы деньги или драгоценности. Но ведь в
гостиничных правилах черным по белому написано: за ценности, оставленные в
номерах, администрация ответственности не несет, по-русски и по-английски
написано. А банка талька – не такая уж ценность. И вообще, ваши вещи уже были
распакованы, вы что-то успели достать, переложить. Почему вы думаете?.. Какие у
вас есть основания?..
В холл вошел Саша. И администраторша почему-то тут же
замолчала.
– Спроси ее, где находится кабинет директора, – раздраженно
сказал Майкл, – я не собираюсь это так оставлять. Банка талька стоит всего
пятнадцать долларов, но мне неприятно жить в гостинице, где копаются в моих
вещах. Я объездил больше двадцати стран. Такого нигде еще не было.
Лена перевела. Администраторша смотрела на нее ненавидящими
глазами.
– Скажите своему иностранцу, что нет никаких доказательств.
Никто не знает, как
Там лежало барахло в сумках, его и ваше. Этот свой тальк он
мог забыть в Москве или где-нибудь еще, – прошипела она сквозь зубы. – А
кабинет директора – третья дверь налево, по коридору. Но он будет после обеда.
– Хорошо, – кивнула Лена, – мы зайдем после обеда. Но зайдем
обязательно. Мы ничего не придумали. Зачем нам придумывать? Но согласитесь,
неприятно, когда кто-то роется в ваших вещах, в нижнем белье.
– Девушка, я вас понимаю, – немного смягчилась
администраторша, – но, если бы у вас или у него пропало что-нибудь ценное, мы
бы проверили горничных вашего этажа, поговорили бы с дежурными. А так, из-за
банки талька… Не понимаю!
– Сегодня мы опять уходим на целый день, – не унимался
Майкл, – где гарантия, что это не повторится?
– Я сама лично прослежу за горничными, которые будут убирать
ваш номер, – пообещала администраторша.
– Спасибо, конечно. Но вряд ли это горничные. Где у вас
можно позавтракать?
Лена терпеть не могла конфликтов и всяких объяснений с
такими вот пергидрольно-административными дамочками. Ей было проще промолчать,
чем ругаться. Для них подобные объяснения были частью профессии, они ругались
умело и с удовольствием. И почти всегда одерживали победу.
Если бы не Майкл, Лена вообще не стала бы обращаться к
администраторше. Она заранее знала, чем кончится этот разговор.
– Сейчас открыты буфеты на третьем и седьмом этажах, –
ответила дама и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
– Саша, – окликнула Лена водителя, который все это время
сидел в кресле и листал журналы, – ты позавтракаешь с нами?
– Да, – кивнул он и встал, – спасибо. С удовольствием.
В буфете на третьем этаже было пусто. Саша взял себе
огромную яичницу с ветчиной и сосиски с горошком. Лена и Майкл – по овощному
салату и по порции сметаны.
– А вот кофе пойдем пить ко мне в номер, – сказала Лена, –
здесь, по-моему, обычная жидкая бурда.
– Как насчет психдиспансера? – тихо спросил Саша, отправляя
в рот сразу половину сосиски.
– Знаешь, я подумала, там со мной никто не станет
разговаривать. Ну покажу я свою пресс-карту и удостоверение. И пошлют они меня
куда подальше, сейчас ведь не любят журналистов. Вот была бы я сотрудником ФСБ
или МВД, тогда другой разговор.
– Тебе это очень надо? – улыбнулся Саша.
– А что?
– Ну, тот маньяк, который орудовал в наших местах в начале
восьмидесятых, он что, какой-то особенный? Сейчас ведь столько всего про
маньяков печатается, при желании можно узнать все подробности и про Чикатило, и
про Головкина.
– Так о них и писать нет смысла. И фильмы есть, и книги. А
ваш, сибирский, почти никому не известен. И потом, меня волнует не конкретно
он, а психология, судьба… Знаешь, ведь расстреливают тех, кого признают
вменяемыми. А как вменяемый человек может убить шестерых девочек в возрасте от
четырнадцати до восемнадцати?
– Ты что, считаешь, что не надо было его расстреливать? –
Саша тщательно вытер тарелку хлебной коркой и отправил корку в рот. – Или ты
думаешь, что не того расстреляли? – добавил он совсем тихо.
